Ознакомительная версия.
– А это еще что?
– Козлик замерз, вот я и пустил его погреться, – объяснил Кирилл, – никогда не думал, что козлы так пироги любят!
– Да ты что? Кто же это козлов в дом пускает?
– Да ведь это не обычный козел, а разумный! – не согласился Кирилл, – ему должно быть унизительно стоять в стойле. Тем более, что стойла я у тебя во дворе так и не нашел.
– Он в сарае ночует, – ответил Костя. – И все равно не дело: приучишь, так и будет в дом проситься. А он, все-таки, не моется.
– Да брось ты, – отмахнулся Кирилл, – садись лучше чай пить. Так и не обедал сегодня.
Костя вспомнил, что благодаря семейным дрязгам Но-Пасаранцев действительно сегодня не пообедал и громко сглотнул слюну.
– Откуда пироги? – спросил он после того, как затолкал в себя по меньшей мере шесть таких лаптей.
– Дед говорит, что какая-то Калерия принесла. Меня как раз не было, я прогуляться выходил. Прихожу – а на столе целый тазик с этими монстрами. Я сначала испугался, а как попробовал, так и оторваться не смог. Даже мама таких не печет.
– Калерия еще и не так может! – прихвастнул Костя, – ты еще ее борща не ел.
– Так, – постучал по столу пальцем Кирилл, – на авансцене появилась некая Калерия. Судя по тому, что дед называет ее девушкой, а ты не зовешь по отчеству, данная леди не так уж и стара.
– Тридцать лет, – краснея, выдал Костя.
– Судя по тому, как вы, братец, покраснели, с этой Калерией вас связывают не только любовь к пирожкам. А судя по необыкновенному вкусу пирожков, она должна быть страшна, как смерть. Красивая женщина не будет тратить жизнь на постижение кухонного мастерства. Кстати, она не замужем?
Нет. Значит, еще и старая дева. Да-а-а, не думал, не думал.
А как же Аленка?
Такие словесные перепалки не были редкостью между братьями. Как только научились они говорить, так и пошло. Костя скажет «нет», Кирилл – «да». Костя позовет «мама», Кирилл верещит «папа». Костя предлагает брату сушку «на», Кирилл отрицательно качает головой и протягивает брату точно такую же сушку.
А об Аленке разговор особый. Еще в четыре года маленький Костя влюбился в девочку из книжки – некую Аленку, совершенно и безукоризненно идеальную девочку, которая сочетала в себе неземной красоты сарафан горохами, огромные голубые глазищи и необычайную домовитость. Костя растил, холил, лелеял в себе это чувство, и ближе к пяти годам поведал он нем брату. Кирилл пристально рассмотрел картинку, фыркнул и обозвал идеал Кости длинно и презрительно: «фу-ты-ну-ту-ножки-гнуты». Костя вырвал у него книжку, с трепетом посмотрел на ноги Аленки и со всей силы двинул кулаком в конопатый нос брата.
Так, кровью, смыл он оскорбление, нанесенное любимой. Но и эта драка была не последняя. И до сих пор Кирилл не упускал момента, чтобы не поддразнить брата несуществующей возлюбленной. Что бы он сказал, если бы узнал, что именно в Но-Пасаране Костя встретил девочку, как две капли воды похожую на Аленку и внешне, и по характеру? И что учится эта девочка в одиннадцатом классе средней но-пасаранской школы и прозывается даже лучше, чем в книжке – Василиса Куркулева. Но об этом Костя не говорил никому. Даже себе. Вслух, конечно. В уме он часто рисовал картины прогулок по Млечному Пути с этой необыкновенной девушкой, длинные, задушевные диспуты по поводу воспитания собак и детей.
* * *
– Киса-киса-киса, – ласковым голоском взывала полная тетка в синем халате.
На зов ее сначала неуверено, а потом все смелее стекались кошки: толстый, пушистый мышиной масти кот, полосатый поленообразный подросток-котенок, трехцветная, с торчащими мослами кошка. В ногах тетки стояла гнутая алюминиевая миска, больше напоминающая маленький тазик.
– Да уж идите, чего там, – махнула рукой тетка.
От ее резкого движения кошки было отпрянули, но содержимое миски, слегка парящее на морозе, было столь соблазнительно, что противостоять голоду больше не было сил. Кошки припали к еде, оглушительно урча от удовольствия. Время от времени они искоса поглядывали на тетку.
– Жрите, жрите, – вздохнула она, – чего уж там, виновата.
Пару недель назад тетка отравила соседскую кошку – просто так отравила, из вредности. Повздорила с соседкой, вот и отомстила таким незатейливым способом. Через два дня, правда, женщины помирились – хозяйка кошки зашла к отравительнице узнать, не видала ли она ее Мурку. Зашла, и к досаде своей расплакалась, любила она кошку, ласковая Мурка была, всегда понимала, когда хозяйке плохо, понимала и по-своему, по-кошачьи, жалела. Та, что отравила ее кошку, пожалела соседку, но признаваться не стала – еще чего!
Никто ж не узнает.
А спустя еще день нашла отравительница на своем крыльце белый конверт, адресованный ей. С тех пор и кормит кошек ежедневно. Всех кормит, независимо от их кошачьей прописки и характера хозяев.
Нет ничего загадочнее, чем сердце русской пенсионерки. Чего стоят перед этим сердцем сердца коварных красоток, жестоких ловеласов, избалованных звезд? В этом сердце сочетается мудрость склепов с совершенно младенческой потребностью к шалостям. Царственная снисходительность и мелочные поиски соринки в чужом глазу. Суетливое желание все успеть в этой жизни и уверенная леноватость заслужившего на нее право человека.
Интуиция не подвела Беса. В момент, когда он попал в «Улыбку», старушки как раз находились под впечатлением только что прочслушанной на стареньком проигрывателе пластинки с записью сказки Андерсена «Гадкий утенок». Сердца в их иссохшей груди сжимальсь от страха, когда жизни лебеденка угрожала опасность, обливались горючими слезами, когда его вышвыривали из коллектива в непогоду, расправлялись и бились ритмично и молодо, когда лебединая стая приняла отверженного. Уставший, вывалянный в снегу Бес, возникший на пороге их скромной обители поздней ночью, привиделся им тем самым утенком. И деятельные сердца бабулек забились в унисон, движимые одним желанием: приголубить, накормить, обогреть.
Может быть мотив, толкнувший их на этот поступок, и не был столь благороден: например, они мелочно расчитывали на то, что жалкий замерзший Бес, подобно Гадкому Утенку, когда-нибудь превратиться в Ангела, а какому дому престарелых помешает лишний ангел? В общем, нет смысла копаться в мотивах, толкнувших бабусь на этот безумно-благородный поступок. Для нас важно лишь то, что они умолили заведующую оставить бесприютного странника на жительство в «Улыбке» на ставке дворника и даже поставить его на довольствие.
* * *
– Я говорю, что это у тебя? – прервал мысли Кости о Аленке-Василисе Кирилл, – третий раз кричу, не докричусь.
Ознакомительная версия.
