Феликс сел и запустил пальцы в свою гриву, пальцы скрылись целиком. В старых хрестоматиях для детского чтения я видывал рисунки — украинские хаты с соломенной крышей. Вот такая крыша была у него на голове. О существовании парикмахерских-автоматов этот человек, безусловно, не подозревал. Уставился в окошко дешифратора, будто там откроется ему великая истина, и молчит. Хотел бы я знать, о чём думает такой теоретик.
— На лунную обсерваторию, Феликс? — спросил Робин.
Тот не ответил. Теперь он щёлкал клавишами, вводя задачу. Наверное, он привык, чтобы на него работал целый вычислительный центр, и наша считалка слишком примитивна. Я послал Робину менто: «Не мешай ему».
Робин, кажется, не понял, а Феликс сказал, не отрываясь от вычислителя:
— Нет, ничего. Вы не мешаете. — И добавил: — Я лечу на станцию транскосмической связи.
— Если ты собираешься присутствовать на сеансе связи, — сказал Робин, — то ты малость поторопился. До сеанса ещё двадцать с чем-то суток.
Звезда Эпсилон Эридана издавна была под наблюдением земных астрономов. «Прослушивали» её не напрасно. Лет восемьдесят назад были приняты сигналы с одной из планет её системы — Сапиены, Разумной, как её тогда же назвали. Мы с детства свыклись с мыслью, что существует транскосмическая связь, что мы не одни в Галактике, для нас это вполне естественно. Но я знаю из учебников и фильмов, какой гигантской сенсацией было установление межзвёздной связи тогда, много лет назад. Одиннадцать лет прохождения сигнала туда и столько же обратно. Накопилась кое-какая научно-техническая информация, нащупывался код для более широкого обмена, но пока мы знали слишком мало о разумных обитателях Сапиены, так же как и они о нас. Мы были примерно на одинаковом уровне развития — так предполагали учёные.
Вот если бы полететь к ним… Но одиннадцать световых лет — пустяк для радиосвязи — для корабля превращаются в миллиарды мегаметров…
Вся планета знала, когда состоится очередной сеанс связи. К нему готовились, о нем писали в газетах и говорили по визору.
— Двадцать трое суток, — подтвердил Феликс.
— Вот я и говорю: поторопился ты. Или есть ещё дела на Луне?
Феликс мельком посмотрел на Робина своим странным — будто издалека — взглядом.
— Видишь ли, — сказал он, — приём с Сапиены начнётся завтра.
— Как же так? — удивился Робин. — Ты сам говоришь, что через двадцать трое суток.
Феликс не ответил. Он вытянул из пультового рулона с полметра плёнки, достал карандаш и принялся не то писать, не то рисовать. Им, теоретикам, не нужно специального оборудования. Была бы вычислительная машина, карандаш и бумага. Принципы — вот что они ищут. А уж если они пожелают провести эксперимент, то подавай им всю Галактику, иначе они не могут…
Робин был не из тех, от кого можно отделаться молчанием.
— Мой дед, — сказал он, — безвылазно сидит на станции связи. Уж он-то разбирается в сапиенских делах. И если ты скажешь ему, что сеанс состоится завтра…
— Я слышал твой вопрос, — перебил его Феликс. — Вот я набрасываю график, чтобы тебе было понятно. Видишь эти точки? Это предыдущие сеансы. Легко заметить нарастающую закономерность сдвига в квази-одновременности при разных системах отсчёта. И если кривую, построенную на этих точках, экстраполировать по уравнению Платонова…
Он продолжал говорить, но дальше мы уже ничего не понимали. Мы знали только, что споры среди математиков по поводу гипотетического уравнения Платонова не утихают и по сей день, а Феликс, как видно, брал это уравнение в качестве отправной точки и шёл дальше, в такие дебри чистой абстракции, где переворачивались все обычные представления о четырехмерном многообразии времени-пространства.
Вдруг он умолк. Наверное, спохватился, что мы его не понимаем. Или просто забыл о нас. Он продолжал набрасывать уравнения, понятные только ему самому, а потом надолго задумался, запустив пальцы в волосы.
«Надо поесть», — дошло до меня менто Робина. Я кивнул, и он вытащил из холодильника три общебелковых брикета, развернул прозрачные обёртки. Один протянул Феликсу.
— Ты, наверное, голодный, — сказал Робин. — Возьми, поешь.
Феликс, не глядя, взял брикет и сунул бы в рот, если б Робин не перехватил его руку.
— Вот густиватор, — сказал он. — А это вкусовой код. Что ты хочешь на обед, какой вкус?
— Не знаю, — сказал Феликс.
Входя в режим торможения, я включил экран прямого обзора. Под нами беспорядочно громоздились горы лунного Кавказа. Они росли, быстро приближались, потом ушли вбок. Вот решётчатые антенны узла транскосмической связи. Мачта противометеоритной службы. Наружные шлюзовые камеры лунной базы. Сам Селеногорск сверху не виден — он в толще горного массива. Дорога, сбегающая со склона на равнину Моря Ясности. Дорога разветвляется. Космодром. Спёкшийся от плазмы лунный шлак.
В динамике запищал вызов диспетчера. «Командир Дружинин, разрешаю посадку на три — пятьдесят семь». Очень мило, большое спасибо. Как будто я бы сумел воздержаться от посадки, если бы не получил разрешения!
Я перевёл двигатели на дезактивизацию. Вручную. Если бы я забыл это сделать, то автопилот всё равно провёл бы программу. Все дублировано, случайности исключены. Сел я хорошо, на нулевой скорости. Толчок. Тишина. Мы на Луне.
На Луне как на Луне.
Но Феликс прилетел сюда впервые, и для него все было новым: шлюз корабля, шлюз вездехода, шлюз вестибюля базы, санпропускник. Потом — коридоры Селеногорска. Город коридоров. Их все время расширяют, удлиняют, разветвляют. Комбайн-скалорез на Луне главная машина. Жители Селеногорска — селениты — пели про самих себя:
Селенит — подлунный крот.
Селенит долбит и бьёт,
Скалы рубит, сверлит, бьёт,
Под горою ход ведёт.
Робин вызвался проводить Феликса на узел связи. Новичку в этих коридорах ничего не стоит заблудиться, особенно если он будет читать надписи на поворотах. На Луне полно шутников, и никогда нет уверенности, что, скажем, надпись «Прямо — только на четвереньках» сделана всерьёз, а не для смеха.
Я пошёл сдавать груз. Интересно, что на Луне, самой старой из освоенных планет, процветает эта штука, с которой так долго и героически боролись на Земле, — бюрократизм. «Оформлять» доставленный груз и принимать на борт новый — все это здесь не просто. Каждый начальник старается «протолкнуть» груз для своей службы, и вечно они спорят, и все это, конечно, с насмешечками. Пока лунные начальники препирались в диспетчерской, а я посмеивался, сидя в уголке, пришёл рейсовый с Марса. В диспетчерскую ввалился его экипаж, самоуверенные и громкоголосые пилоты, а громче всех, конечно, разговаривал второй пилот — наш старый друг и одноклассник Антонио.
