И вели эти солидные люди неспешную беседу под водочку и бутербродики с красной и чёрной икоркой о вещах серьёзных, значительных. На откидном столике имелась откупоренная бутылка «Столичной» и тот, кто сидел посередине, а это был седой, плескал время от времени в одноразовые стаканы. Пили, прихлебывая, прикрякивая, поглаживали бороды, закусывали бутербродиком.
– Ну, а с углём как? – спрашивал рыжий.
– Ничего, – отвечал седой, – нынешний год с рук сошёл аккуратно. Грешно жаловаться. Вот в прошлом году, могу сказать – не приведи бог! Семьдесят центов с тонны теряли.
– Ге, ге, ге, – заметил рыжий.
– Что ж, – прибавил чёрный. – Не всё профит. У хлеба не без крох. Перегружать, видно, много приходилось?
– Да только в Мариуполе раза три, что ли. Такие проблемы, что не дай господи. А партия-то, сказать по чести, закуплена была у нас немалая.
– ФОБом? – спросил рыжий.
– Никак нет. СИФом. Ну, а уж перегрузка, известное дело. Таможня. Кожу дерут, мошенники. Бога не боятся. Что станешь с ними делать!
– Кто ж от барыша бегает? – заметил рыжий о кознях таможни.
– Известное дело! – прибавил черный.
– Да-а-а! – добавил седой.
Рыжий стал рассказывать:
– А я так в прошедшем году сделал оборотец. Куплено было, извольте видеть, у меня у татар в Донбассе несколько миллионов тонн первейшего, могу сказать, сорта коксующегося угля, да пятьсот тысяч тонн, что ли, взял у директора шахты, самого, этак, смешно сказать, дерьмового. Директор-то в карты проигрался, так и пришёлся-то уголёк его больно сходно. Гляжу я – уголёк-то дрянь, ну, словно мякина. Даром с рук не сойдет. Что ж, говорю я, тут думать. Взял да и перемешал его с коксующимся, да и спустил всё на Кипре перекупщику за первый, изволите видеть, сорт.
– Что ж, коммерческое дело, – сказал чёрный.
– Оборотец известный, – докончил седой.
Между тем Володя с Серёгой потребовали у хорошенькой бортпроводницы водки и закуски. Игорёк же с любопытством прислушивался к разговору трейдеров. В эконом-класс вошёл четвертый, в синем ношеном костюме, и остановился подле солидных людей. Перевёл дух, а потом, тряхнув головой, почтительно обратился к седому:
– Сидору Авдеевичу наше почтение.
– А, здорово, Потап. Давай-ка, выпей чарочку с нами.
– Много доволен, Сидор Авдеевич. Всё ли подобру-поздорову?
– Слава богу.
– И жена и детушки?
– Слава богу.
– Ну, слава тебе господи. В Тель-Авив, что ли, изволите?
– В Тель-Авив. Да присядь-ка, Потап.
– Не извольте беспокоиться. И постоять можем.
– А стаканчик?..
– Много доволен.
– Сто грамм.
– Благодарю покорно. Дома пил.
– Эй, Фёдор, – повернулся Сидор Авдеевич к охраннику, – дай ещё стаканчик.
– Ей-богу, дома пил.
– Полно. Выпей-ка и закуси на здоровье.
– Не могу, право.
Седой протянул Потапу стаканчик, а Потап, поблагодарив, выпил одним духом, после чего поставил его бережно на столик и поблагодарил снова.
– Ну, вот и ладно. Спасибо, Потап. Ну-ка, ещё стаканчик.
– Нет уж, ей-ей, невмоготу. Большое спасибо за ласку и угощение. Чувствительно благодарен. Да, Сидор Авдеевич, я к вам с просьбой.
– Передать, что ли, по торговле в Израиле?
– Так точно. Аарону Мойшевичу. Очень прошу, вас на таможне не досмотрят.
– Много, что ли?
– Тысяч десять.
– Пожалуй, брат.
Тут Потап вынул откуда-то из брючины до невероятия грязный лоскуток бумаги, в котором завёрнуты были деньги, и почтительно подал их седому. Седой развернул испачканный свёрток, внимательно пересчитал купюры, потом сказал:
– Десять тысяч двести семнадцать долларов. Так?
– Так точно.
– Хорошо, брат. Будет доставлено.
Седой отвернул полу своего пиджака, всунул довольно небрежно свёрток в карман брюк и занялся посторонним разговором.
– Как бизнес, Потап?
– Помаленьку. К чему бога гневить?
– Ты ведь, помнится, мукой промышляешь?
– Чем попало. И муку, и удобрения продаём. Дело наше маленькое. Капитал небольшой, да и весь-то в обороте. А впрочем, жаловаться не могу.
– Ну-ка, Потап, теперь ещё стаканчик.
– Нет, уж право. Никак не могу.
Несмотря на упорное отнекивание, Потап снова выпил водки и закусил бутербродиком, потом, поблагодарив снова, почтительно пожал руки седому, чёрному и рыжему, каждому поочередно пожелал здоровья, хорошего пути, всякого благополучия и, наконец, вышел из салона.
Вся эта сцена возбудила любопытство Игорька.
– Позвольте спросить, – сказал он, подсаживаясь к трейдерам. – Он вам родственник, верно?
– Кто?
– Да вот этот, что сейчас вышел. Потап.
– Ничего подобного. Я его, честно сказать, почти что и не знаю вовсе. Он, должно быть, мелкий коммерсант.
– Так вы дела с ним ведёте по переписке?
Седой улыбнулся.
– Да у него, подозреваю, три класса образования. А дел у меня с ним не бывает. Обороты наши будут посолиднее ихних, – прибавил седой с лукавым самодовольством.
– Так отчего же он не посылает деньги маниграммой?
– Так известное дело, чтоб не платить процент за пересылку.
– А как же он не потребовал от вас расписки?
Чёрный и рыжий засмеялись, а седой вдруг взбесился не на шутку.
– Расписку! – закричал он. – Расписку. Да если б он от меня потребовал расписку, я бы ему его же деньгами рожу раскроил. Слава богу, с советских времён дела веду, а такого ещё со мной срама не бывало.
– Извольте видеть, молодой человек, не имею удовольствия знать, как вас звать, – сказал рыжий, – ведь это только между олигархами да иностранцами такая заведенция, что расписки да векселя. У нас, в торговом деле, такой политики не употребляется. Одного нашего слова достаточно. Бухгалтерией заниматься некогда. Оно хорошо для чиновников да налоговиков, а нашему брату несподручно. Вот, примером будь сказано, – продолжал он, указывая на седого, – он торгует, может быть, на миллиард долларов в год, а весь расчет на каких-нибудь лоскутках, да и то только так, для памяти.
– Да это как-то непонятно, – удивился Игорёк.
– Где ж вам понять? Дело коммерческое, без плана и фасада. Мы с детства привыкали. Ещё во времена самые некоммерческие. Сперва у цеховиков, либо на базах, а уж после и сами сколотили капитал. Тут уже, голубчик, дремать некогда. Фабрику приватизировал – сиди на фабрике. Биржу открыл – не пропускай хорошего покупателя. Если левак какой выгодный на стороне есть, не жалей костей, езжай хоть на край земли, но никому не доверяй. Сам лучше разберёшься, без академиков, по простому своему разуму. Работа нелегкая. Сам у себя батрак. Причём, ещё и частенько «влетаешь». Ну, а не ровен час, и дрянной товар пойдёт втридорога. Об прихотях да особняках на Рублёвке думать не приходится. Вот, например, костюмчик, что на мне, никак уж третий год как сшит, а в пиджачке-то сотня «тонн» с хвостиком; и у них вон не меньше будет, а то и побольше.
