Спустившийся за ним следом Добров стоял, как на часах, с одним гранатным ружьем в руках, с другим ружьем за плечами и с автоматом на шее. Он охранял Богатырева.
Илья Юрьевич сажал на чужезвездной планете растения Земли.
Спрыгнувший с последних ступенек лестницы Алеша спустил тяжело дышавшую собаку и стал выкапывать лопатой ямки.
Первые посланники Земли посадили на здешней Венере четыре растения: тополь, кипарис, кактус и бамбук, и четыре зернышка: пшеницы, кукурузы, винограда и риса…
Илья Юрьевич поднялся с колен, выпрямился во весь свой огромный рост, одной рукой обнял за плечи Алешу, другой – Доброва.
– Ну вот!.. Здравствуй, Венера-вторая! Принимай искателей! – сказал он.
Собака встала, обнюхивая почву, сделала несколько шагов и ткнулась носом в ногу Богатырева.
– А ведь дышит, дышит! Жива наша Пулька! – сказал Богатырев, потрепал собаку по загривку и посмотрел вверх.
Туман улетал лохматым облаком, обнажив островерхую, в подпалинах ракету и вершины папоротников.
Почти невидимые в летящей дымке, над лесом проносились крылатые существа.
Добров сменил гранатное ружье на автомат и настороженно поглядывал на опасные облака:
– А ну, Алеша, пусти-ка в полет голубка нашего. Что он у тебя на плече отсиживается?
Алеша взял в руку голубя. Казалось, он дышал совсем нормально. Черные бусинки глаз у него поблескивали. Это был самый обыкновенный сизый голубок.
– Ну, лети, вестник мира! – сказал Алеша и подбросил голубя.
Голубь сначала затрепетал и поднялся по вертикали почти к облакам. Потом стал махать крыльями медленно, совсем не по-земному, не по-голубиному, скорее как летящая над волнами чайка. Плотная атмосфера позволяла ему парить. Он стал кружить вокруг ракеты.
Исследователи с интересом следили за ним.
И вдруг черной молнией вырвался из низкой тучи крылатый зверь с оскаленной зубастой пастью и на миг закрыл голубя перепончатым крылом. Потом почти упал на камни, взмыл над ними и скрылся в туманных вершинах.
Голубь исчез.
Собака рычала. Шерсть у нее на загривке встала дыбом.
– Это птеродактиль, – сказал Богатырев. – Жаль сизого…
– Что ж вы не стреляли в эту гадину! – накинулся на Доброва Алеша.
– Стрелять только в крайнем случае, обороняясь, – строго сказал Богатырев. – Роман прав. Выдержка у него есть. Жаль голубка. А дело свое он сделал…
Добров выпустил на камни варана. Ящерица оживилась, забегала, забралась на камень, соскользнула с него, притаилась, высунула голову и стала оглядываться, словно высматривая добычу.
– Чует, что мир гадов тут, – заметил Добров.
Пуля зарычала, смотря в чащу.
Туман исчез. Высоко в красноватом небе неслись белые облака.
Илья Юрьевич приказал дать планеру американцев радиопеленг.
Добров принялся за монтаж спущенной Алешей через люк автоматической станции.
Птеродактили исчезли вместе с туманом.
Илья Юрьевич расхаживал теперь с ружьем и автоматом, пытливо всматриваясь в чащу, молчаливую и угрожающую.
Пулька тревожно нюхала камни.
Добров, работая, что-то мурлыкал себе под нос. Отвертка два раза срывалась и падала на камни. В перчатках все-таки неловко было работать.
Но вот он включил станцию, снабженную световой батареей, заряжавшейся от дневного света. Теперь что бы ни случилось с исследователями, защищенные яйцевидной броней приборы будут триста дней записывать венерианскую погоду, фотографировать небо и окружающую местность, а в случае приближения какого-нибудь существа снимут его на кинопленку. Ровно через триста дней могучий радиоимпульс, пробив ионизированный слой венерианской атмосферы, пошлет на «Землю» в сотню тысяч раз убыстренную запись «отчета», который расшифруют, замедлят и воспроизведут приборы на звездолете, отправят на родную планету.
Первыми существами, запечатленными на ленте, изображение которых почти через десятилетия увидят люди на экранах Земли, были три советских звездолетчика, обнявшихся перед объективом станции.
Алеша схватил Илью Юрьевича за руку, показал на небо.
Над их головами, почти задевая вершины папоротников, пронесся планер.
Алеша замахал руками, перескакивая с камня на камень. Планер исчез…
За ним, словно в погоню, неслись по ветру растения с раскоряченными корнями.
– Плохо, – сказал Илья Юрьевич.
Пулька завыла.
Глава седьмая. Местное гостеприимство
Аллан Керн и Гарри Вуд стояли на дымящейся кочке посреди туманного болота и смотрели друг на друга.
Все было понятно без слов. Погиб не только планер с аппаратами дальней радиосвязи – погибли запасы продовольствия, а главное, запасы кислорода…
Железный Джон медленно поворачивал шлемовидную голову и «запасался впечатлениями».
Берег болота представлял собой узкую полосу более сухой почвы, за которой мрачной стеной вставали заросли папоротников, вершины которых скрывались в клочковатом тумане.
– Этой картиной я грезил на Земле, – чуть насмешливо сказал Гарри Вуд. – Мне всегда казалось, что я уже видел это…
– …в каменноугольных шахтах, – мрачно отозвался Керн. – Там встречаются отпечатки этих чертовых растений, иногда даже окаменевшие стволы… Надеюсь, в венерианской каменноугольной шахте через сто миллионов лет наткнутся на наши окаменевшие тела и мы попадем в музей.
– Признаться, шеф, я предпочел бы иным путем способствовать процветанию науки.
– К сожалению, у нас не осталось шансов сообщить в газеты, что мы видим.
– Вы хотите сказать, что русские не будут искать нас?
– Не будьте бэби в очках, с национальной премией в кармане, – усмехнулся Керн. – Русские заправятся топливом у вашей безутешной вдовы Мэри, доставят на звездолет, а потом и на Землю сенсационные экспонаты и получат все причитающиеся вам премии.
– Во-первых, я еще не женат…
– Боюсь, вы так и останетесь холостяком.
– Во-вторых, как же мы?
– Нас стали бы искать, если бы на «Знании» были не люди, а роботы… И лишь в том случае, если бы у этих роботов было выключено «самосохранение». Кто разумный решится идти на погибель, пробиваясь пятьдесят миль через эти чертовы джунгли, болота, морской пролив? И только для того, чтобы убедиться, что мы уже задохнулись без кислорода.
– Все ясно, сэр. Начнем с этого, – сказал Гарри и стал решительно снимать с себя шлем.
– Безумец! – крикнул было Керн, но махнул рукой. – Впрочем… Это право каждого из нас.
Гарри снял шлем. Лоб его покрылся потом, грудь судорожно вздымалась, рот широко открылся.
