— В той комнате, — указал он.
Я почти сожалел, что ввернул эту фразу: она звучала как-то по-детски.
В комнате, когда я вместо сумки вскрыл усыпляющую газовую гранату, он был несколько растерян, а затем уснул. У стены стоял большой металлический ящик, наполненный многочисленными бланками и бумагами, столь милыми бюрократическому уму. Я переупорядочил их и ухитрился выкроить место для своего похрапывающего приятеля. Чем дольше его не обнаружат, тем лучше. Если не случится непредвиденных задержек, то до того, как он очнется, я уже буду в Нью-Йорке. Ведь ему придется просыпаться естественным путем. У них здесь нет антидота для моего газа.
Когда я выходил из комнаты, другой служащий в мундире с интересом поглядел на меня. Поэтому я повернулся ко все еще открытой двери и заговорил:
— Благодарю вас за любезное содействие… Ну, что вы, никакого беспокойства.
Я закрыл дверь и, проходя мимо, улыбнулся чиновнику. Он нехотя приложил кончики пальцев к козырьку фуражки и ухватился за багаж какого-то пожилого пассажира. Я прошел дальше со своими сумками и не очень удивился, обнаружив на лбу крохотные капельки пота.
Полет был короткий, шумный, неинтересный и, пожалуй, слишком тряский — в огромном аппарате с неподвижными крыльями, который, по-видимому, приводился в движение реактивными двигателями, сжигающими жид-, кое топливо. Хотя запах этого топлива был повсюду и я уже успел к нему привыкнуть, мне никак не верилось, что они так просто сжигают невосполнимые запасы углеводородов.
Пришлось пережить несколько неприятных моментов при высадке, но здесь никакой тревоги не было. Переезд в центр из пригородного аэродрома оказался весьма мучительным: тряска, крики, невероятный шум. Поэтому, пройдя наконец в дверь прохладного гостиничного номера, я почувствовал облегчение. Тем не менее, когда под действием местной дистиллированной отравы, к которой я уже успел пристраститься, ко мне вернулась способность размышлять, я был вполне готов к следующему шагу.
Каким же он будет? разведка или атака? Благоразумие диктовало необходимость осторожного поиска источника темпоральной энергии, чтобы выяснить, против кого я действую.
Решившись было на это, я даже побранил себя за то, что осмелился хотя бы подумать о прямом нападении, и вдруг передумал. Сработала холодная логика. Я повернулся и ткнул пальцем в свое отражение в зеркале.
— Дурак! — Я погрозил себе пальцем. — Как это один таксист обозвал другого: недоносок безмозглый.
Ведь у меня только одно преимущество: именно внезапность. Любая разведка может наделать шуму, и эти темпоральные бандиты поймут, что за ними следят, и, возможно, даже нападут сами. Конечно, начав темпоральную войну, они наверняка готовы к возможному возмездию. Но не могут же они оставаться начеку недели, месяцы, может быть, даже годы? Стоит им узнать, что я поблизости, в этом времени и месте, как они предпримут всевозможные дополнительные меры предосторожности. Чтобы это предотвратить, я должен нанести удар, и удар сильный, хотя и не знаю, по кому.
— Какая разница? — спросил я, открывая футляр с гранатами. — Конечно, было бы интересно узнать, кто и почему нападает на Корпус. Но так ли это важно и нужно? Конечно же, нет. — Я поглядел поверх маленькой термоядерной бомбочки в усталые покрасневшие глаза своего отражения и потряс головой. — Нет, нет и нет! Они должны быть уничтожены и точка. Сейчас. Быстро.
Передо мной не было другого пути, поэтому я спокойно и уверенно укрепил на себе все мощные средства уничтожения, созданные за тысячелетия самыми надежными человеческими исследователями — военными. В обычных обстоятельствах я не сторонник принципа «убей или убьют тебя», — дела, как правило, не доходят до такой контрастности. Но только не сейчас, и поэтому я не чувствовал ни малейших угрызений совести по поводу своего решения. Идет необъявленная война против будущего всего человечества — иначе почему именно Специальный Корпус стал первым объектом нападения? Кто-то, какая-то группа желает получить контроль над всем пространством и временем. Это, вероятно, самый безумный и эгоистический план в истории, и совершенно безразлично, кто или что его реализует. Смерть им, пока еще не уничтожено все достойное!
Покидая отель, я представлял собой ходячую бомбу, орудие уничтожения. Черный ящичек детектора находился в атташе-кейсе, который я нес в руке. В крышке кейса я проделал отверстие, через которое можно было видеть показания индикатора. Враг где-то рядом, и когда он шевельнется, я буду начеку.
Ждать пришлось недолго, совсем неподалеку, если верить поведению стрелки, высвободилось огромное количество темпоральной энергии — я на верном пути. Определяя направление на ходу и рассчитывая расстояние, я бросился вперед, почти не замечая окружающих меня людей и машин. Потом, едва не попав под мчащийся грузовик, я все-таки замедлил темп и стал более осторожным. Впереди показалось открытое пространство с рощицей посредине. Удручающе однообразные дома, огромные призмы из металла и стекла, маячащие в отравленном воздухе, были неотличимы друг от друга. Какой из них мне нужен? Стрелка вновь качнулась, дрожа от напряжения и стала перемещаться по мере того, как я двигался. Индикатор расстояния полз к краю шкалы.
Здесь. В этом черном с медью здании.
Я вошел, готовый ко всему.
Ко всему, кроме того, что произошло на самом деле.
Они запирали за мной все двери и перекрывали все входы. В этом участвовали все. Посетители, лифтеры, даже человек в табачном киоске. Они бежали ко мне, теснили, и глаза у всех горели холодным огнем ненависти. Меня обнаружили. Должно быть, засекли мой детектор. Они знают, кто я. Они напали первыми.
Это развивалось, как кошмар наяву. Все мы иной раз бываем подвержены приступам паранойи и чувствуем, что весь мир против нас. Теперь я столкнулся с этим на деле. На мгновение меня охватил инстинктивный страх, но я стряхнул его и начал действовать.
Однако хватило и этого мгновения сомнений. Мне бы следовало стрелять, убивать, уничтожать все вокруг, как и планировалось. Но я вовсе не предполагал, что встречусь с таким множеством людей. Поэтому выиграть я не мог.
Конечно, кое-что я сделал — газом, бомбами, голыми руками, — но недостаточно. Все новые и новые руки цеплялись за мою одежду — и так без конца. И они отнюдь не были ласковы, эти люди, набросившиеся на меня с такой же бешеной ненавистью, какую я питал к ним. Две стороны медали. И каждая видит в другой свое уничтожение. Меня преследовали и догоняли. И когда наступило забытье, оно было почти приятно.
Не то чтобы мне позволили долго в нем пребывать. Боль и резкий запах, обжигающий ноздри, вновь вернули меня к неприятной действительности. Передо мной стоял и глядел на меня какой-то гигант, черты лица которого были смазаны моим расфокусированным зрением. Видимо, меня держало множество рук, которые стискивали и трясли меня. По моему лицу провели чем-то мокрым, счистили то, что мешало моему зрению, и я смог рассмотреть гиганта так же хорошо, как он меня.
