* * *
Позвонила адвокат и назначила мне встречу в своем офисе. Судя по всему, она владела какой-то информацией, которую нельзя обсуждать по служебному телефону. Когда я вошел, Маккензи сидела в кресле, слегка наклонившись вперед. И хотя она по-прежнему взирала на меня высокомерно, а ее костюм был так же строг, как и раньше, эта непринужденная поза позволила мне почувствовать себя скорее партнером, чем клиентом. Перед ней на Г-образном смартдеске, усеянном виртуальными документами, лежали две стопки бумаги.
— Вы что-нибудь слышали о биоколониальном режиме? — спросила она с оттенком злорадства в голосе.
— Нет.
— Государству принадлежат патенты на генетический материал народа.
— Кажется, вы об этом уже говорили.
— Да, но на этот раз добавилось кое-что еще. Все начиналось с малых народов с вымирающим населением, типа островных культур, якобы для того, чтобы предотвратить исчезновение этих народностей. Но потом начались отвратительные вещи…
Она стала говорить о том, что я есть часть масштабного коллективного иска, которым они занимаются. Он выходит далеко за границы моего отдельно взятого случая и займет гораздо больше времени, зато в результате справедливость восторжествует для многих.
Мне все это не понравилось. Я-то думал, с моим делом все просто и ясно: я легко его выиграю, и жизнь пойдет своим чередом. И я смогу щедро отблагодарить тех, кто мне помог, а сам заживу по-человечески. Но чем дальше, тем сложнее становилась эта затея, и тем больше народу в нее втягивалось. Торжество справедливости — это, конечно, замечательно, но задержки в этом деле не входили в мои планы.
Судебный процесс становился масштабнее, чем простая тяжба против тех, кто хитростью лишил меня патента. Во-первых, Маккензи навела кое-какие справки и выяснила, что у моих тканей большой лечебный потенциал, а не только способность к регенерации. Нервная система у меня была не такой, как у нормальных людей, и, возможно, на ее основе будут созданы средства для лечения болезней спинного и головного мозга. Но случись это со мной, я же буду вынужден платить за лечение.
— Вы понимаете, что это означает? — спросила она.
— Да. Меня могут обокрасть снова.
— Думайте шире. Для нас это очень интересная сфера деятельности. В нашей профессии это называется «гиперсобственность».
— Какая разница?
Она многозначительно улыбнулась.
— Я знаю, это звучит несколько сложно, но во время дачи показаний нам придется называть вещи своими именами. Неважно, чем вы владеете — целым человеческим телом или его частью, но если вы используете его для получения выгоды без разрешения и без выплаты компенсации законному владельцу, то это самое настоящее рабство!
Тут со мной случился приступ неудержимого хохота, до жжения в ключицах. Потом я закашлялся и надсадно хрипел так, что вся грудная клетка выворачивалась наизнанку вместе с этими проклятыми ручонками.
Маккензи тоже посмеялась из вежливости, потом поморгала, не зная, что предпринять.
— С вами все в порядке?
— Да, — сказал я, переводя дух. — Уф! Вы это серьезно?
— Абсолютно. Мы докажем, что ваша компания путем манипуляций, мошенничества и психологического давления пыталась поработить вас ради получения выгоды. Кроме того, мы обвиним ее в злоупотреблении служебным положением, принуждении к хирургической операции и — особенно — в принудительном расчленении. Так что вы немало получите и за это тоже… Есть и кое-что еще.
— А что это за затея с коллективным иском?
— Вы не единственная жертва подобных махинаций. Мы собираем доказательства, что есть и другие люди, оказавшиеся в похожей ситуации. Один мой партнер хотел бы встретиться с вами, чтобы побеседовать о медицинской биографии вашей матери. Здесь тоже возможно получение компенсации. И весьма серьезной.
Все становилось серьезнее и серьезнее, и я вернулся на работу с сильной головной болью. Я направился прямиком к Свами и пересказал ему свой разговор с адвокатом. Я думал, что перспектива торжества справедливости будет музыкой для его ушей, но он только отмахнулся:
— Просто теперь тобой завладеет не компания, а юридические фирмы. Они будут полностью контролировать процесс, а твоя задача будет заключаться в том, чтобы сделать для них побольше денег, так?
Этого я не мог отрицать.
— Либо ты полностью принадлежишь себе, либо нет, — подытожил Свами.
— За сотню миллионов баксов я готов принадлежать кому угодно.
* * *
Ланд не терял времени даром. Он разыскал мать Тины и связался с ней. Она была замужем и жила на каком-то озере в Теннесси. По ее словам, она не виделась с дочерью больше двадцати лет, и Ланд ей верил.
Еще он предложил мне снова написать Тине. Возможно, она все же проверяет свой почтовый ящик, и хотя она никак не отреагировала на мое предыдущее письмо, но коли новое составить правильно, сказал Ланд, то можно вынудить ее ответить. Я послал ей сообщение с одноразового аккаунта, который невозможно отследить. Намекнул, что готов отсудить у компании сотни миллионов и что для этого необходимо ее присутствие. Еще я солгал, что ее отец серьезно болен. Я был против, но Ланду виднее.
К моему удивлению, ответ пришел через пару минут.
* * *
Джимми — врать ты не умеешь. В пристегнутом файле мой роман ужасов, помнишь я тебе говорила. Я бы ни за что его не закончила если бы не забилась в нору. Я хочу, чтобы ты попытался его продать, поэтому обещай, пожалуйста, что не забьешь на это дело, пока его не напечатают. И не слушай этих козлов, если тебе скажут, что книжка плохая, потому что это не так. Да, и еще иди до конца и засуди эту компанию, но без меня. ПНТТ.
* * *
К письму был прикреплен файл под названием «Зловредность Aeterna», автор Кристина Пеш. Я начал читать, но никак не мог сосредоточиться и уловить какой-то смысл. Быть может, там объяснялось, что означает ПНТТ. По-настоящему страшно мне стало не от романа, а от письма Тины. Я не смог дождаться конца рабочего дня, ушел с работы пораньше и пошел к ее дому. Может, теперь, когда книга закончена. Тина вылезла из своего укрытия?
Ее машина стояла перед домом. Я вздрогнул, и сердце молотом забилось в груди. Кисти на недоразвитых руках рефлекторно сжались. Дверь была заперта, и на стук никто не отозвался. Я стал ломиться в дверь, так что чуть не сломал бедро, но преграда была железная, и я вспомнил, что там еще были засов и цепочка. Тогда я выбил окно, не думая о том, что меня увидят соседи. Забравшись внутрь, я стал кричать и бегать кругами, как идиот, не зная, куда броситься первым делом.
В квартире царили темнота и духота. Горел свет, стол на кухне был завален какой-то рекламной макулатурой. В раковине лежало несколько грязных тарелок с остатками спагетти, на кресле в гостиной валялась блестящая фиолетовая сумочка. Я тихонько, на цыпочках, зашел в гостиную. На панели домашнего кинотеатра горели какие-то лампочки, но ни изображения, ни звука не было.
