- Семь минут. Бегаю, - буркнул человек, нажал на кнопку большого секундомера, который держал в руках, и, высоко вскидывая худые колени, медленно побежал по узкому коридорчику.
"Не тот, - тоскливо подумал Николай Аникеевич, - а там черт его знает". Стоять в пальто было жарко и неудобно, но раздеться без приглашения он стеснялся. Снова послышалось паровозное пыхтение, и в коридоре опять появился один из Вахрушевых. Он взмахнул рукой с секундомером, указывая на вешалку, и Николай Аникеевич с благодарностью разделся. Если этому бегуну семьдесят пять годков, подумал он, не все еще потеряно. Он в свои пятьдесят пять выглядит, пожалуй, если и не старше, то уж точно не моложе. Вон какой он поджарый, стройный.
Еще одно появление, еще один приглашающий взмах секундомером, и Николай Аникеевич очутился в комнате, похожей на маленький гимнастический зал. На полу лежали черные тушки разнообразных гантелей, на гвоздиках висел набор эспандеров. Но часов не было, если не считать обыкновенного будильника на серванте.
- Пятнадцать минут, - объявил бегун, останавливаясь и делая медленные плавательные движения. - Пульс сто десять. Три раза в день. Семьдесят шесть. Дадите?
- Что семьдесят шесть? - растерялся Николай Аникеевич.
- Мне. Плюс йога. Для эластичности.
- Чего?
- Мышц. Йога раз в день. Тридцать минут. Бомбейский метод. Делаю полный лотос в семьдесят шесть, а?
- Потрясающе, - охотно согласился Николай Аникеевич. Можно только позавидовать.
- Плюньте на элфэка. - Человек поднял предостерегающе палец и начал считать себе пульс. - Уже девяносто. Каково? В семьдесят шесть! Обещайте мне плюнуть на элфэка, обещаете? Голос человека звучал просительно, почти настойчиво.
- Да, да, пожалуйста, но что такое элфэка?
Человек перестал дышать и посмотрел на Николая Аникеевича с глубочайшим изумлением.
- Как, вы не знаете, что такое элфэка?
- Простите... - пробормотал Николай Аникеевич и на всякий случай примерился взглядом к ближайшим гантелям.
- Кабинет лечебной физкультуры, вот что такое элфэка! И все зло от них, только от них! Их дозировка глубоко ошибочна, консервативна и приносит больше вреда, чем пользы. Возьмите меня. В семьдесят - сто восемьдесят на сто двадцать, в семьдесят шесть - сто пятьдесят на девяносто! Каково? А? А почему? Плюнул на элфэка!
- Потрясающе, - согласился Николай Аникеевич, - но я хотел, собственно, расспросить вас о Василии Евграфыче...
- Из оздоровительной группы? Из Лужников?
- Боюсь, он умер. Два года тому назад.
- Тогда не знаю. Всего хорошего. Плюньте на элфэка - приходите. Сахар есть?
- С собой?
- В моче.
- Не-ет как будто.
- Будет - дам диету. Тэтэди. Тасманийская туземная диета. Честь имею, у меня сейчас гантели.
Николай Аникеевич взглянул на свою "Омегу". Время еще не позднее, и вполне можно было съездить на улицу Вучетича. Он вышел на улицу. Трубы ТЭЦ все ввинчивали в низкое сизое небо тугие пегие клубы дыма. Из двора выехало такси, и Николай Аникеевич поднял руку.
Они долго искали нужный дом среди одинаковых коробок. "О господи, что я делаю, - подумал Николай Аникеевич, - какой ерундой занимаюсь". Но упрекал он себя скорее из приличия, по инерции, потому что не оставлял его охотничий какой-то зуд, детская нетерпеливость: быстрее, быстрее.
Дверь открыла высоченная девица в джинсах и коротенькой маечке, на которой было написано "Сингапур" и которая оставляла открытым ее пуп. Стараясь не косить глазами на пуп, Николай Аникеевич вежливо поздоровался и спросил, может ли он видеть Виктора Александровича Вахрушева.
- А дед в больнице, - сказала "Сингапур" и почесала живот.
- Давно?
- Да дня три уже...
- Как его здоровье?
- Клава! - вдруг заорала "Сингапур". - Тут к деду, спрашивают, как его здоровье.
В коридорчике появилась женщина в стеганом красном халате и косынке на угловатой голове. "От бигуди, наверное", - подумал зачем-то Николай Аникеевич. Женщина подозрительно посмотрела на него, кивнула и спросила:
- Вы к Виктору Александровичу?
- Да.
- А зачем он вам?
- Видите ли... - замялся Николай Аникеевич, - я хотел расспросить его об одном нашем общем знакомом...
- О ком? - строго спросила женщина в халате и решительным жестом извлекла из кармана пачку сигарет.
- О Василии Евграфыче... - Николай Аникеевич вдруг сообразил, что даже не знает его фамилии. Хорош сыщик!
- Не знаю такого, - сказала женщина и грозно щелкнула зажигалкой.
- Как вы думаете, а удобно мне посетить вашего отца в больнице?
"Сингапур" ухмыльнулась, а женщина в халате выпустила из накрашенных губ облачко дыма и пожала плечами.
- Спасибо за отца. Я его жена.
- Не хвастай, Клава, - сказала девица.
- Ванька, веди себя прилично. И вообще ты опаздываешь на тренировку.
Николай Аникеевич мысленно застонал: мать, дочь, жена, внучка, Клава, Ванька, "Сингапур". Бедный Виктор Александрович...
- Виктор Александрович в больнице, - сказала жена Вахрушева.
- Да, да, - торопливо кивнул Николай Аникеевич, - я только хотел узнать, как он и удобно ли посетить его?
- Как он? Как огурчик. Как может чувствовать себя человек в его возрасте после второго инфаркта? Хотя и микро? - Женщина в халате пожала плечами, явно осуждая мужа и за возраст, и за инфаркт. - Сходите. - Она назвала больницу и двинулась на Николая Аникеевича, заставляя его отступать к двери. Девица принялась стаскивать "Сингапур" через голову, и он выскочил на лестницу.
Назавтра сразу после работы он поехал в больницу. Окошко с табличкой "Справочная" было закрыто. Гардеробщик с огромной кружкой чая в руках сказал:
- Да вы ее не ждите, она сегодня не пришла.
- А как же мне узнать, в какой палате больной?
- Знаете, когда поступил? Сходите в приемное отделение. Как выйдете, направо за угол.
От слов "приемное отделение" легкий озноб прошел по спине Николая Аникеевича. Несколько лет назад появились у него затруднения с мочеиспусканием. Дня два он терпел, а потом пошел в поликлинику. Молодой смуглый врач мучил его минут двадцать. Руки его дрожали, и Николай Аникеевич заметил, как на лбу его выступила испарина.
- Что вы делаете? - вдруг закричал врач. - Немедленно в больницу. Экстренная госпитализация.
Он начал что-то быстро писать, куда-то звонить, а Николай Аникеевич сидел словно в трансе, думая о себе так, как будто это не его кладут в больницу, а какого-то другого человека, по странному совпадению тоже Николая Аникеевича и тоже Изъюрова.
В приемном покое больницы толстая женщина в халате опять что-то долго писала, а потом провела его в небольшую комнатку со странной табличкой "Мужская смотровая". Посреди комнатки стояла каталка, а на ней лежал старик, прикрытый тонким казенным одеялом. Внезапно старик поднял костлявую, по-детски тоненькую ручонку с темной морщинистой кожей, слабым жестом погрозил стене с плакатом "Если у вас дома больной гриппом" и дребезжащим голосом выкрикнул:
