Его привычка смотреть во время работы подолгу в окно сменилась частыми взглядами на пальто, вызывающе черневшее на диване.
К утру картина была закончена.
Последний мазок, и кисть выпала из рук.
Коля пинком зашвырнул ее в угол. Вытер руки и пошел в туалет. Потом попил воды. Надел пальто и, не закрыв мастерскую, вышел на улицу. В голове было пусто. На душе легко. Он бродил поутру без мыслей и желаний. Когда появились спешащие люди, он вернулся в мастерскую. Развернул картину к дивану. Лег и стал смотреть на то, что нарисовал.
Картина была резко разделена на две части по горизонтали. Верхняя часть – черная, нижняя – белая. По горизонтальной линии расположились две фигуры – черный мужчина и белая женщина. Мужчина сверху на женщине в любовном экстазе. Женщина в устало-безрадостной позе, с опущенными ногами, повисшими руками и опрокинутой головой.
И что самое главное, если долго смотреть на картину, то черная часть картины как бы начинала придавливать белую половину. И казалось, что белая половина сужается и сужается, и сама белая женщина темнела и темнела. И вся картина со временем становилась черной.
Но стоило тряхнуть головой, эта иллюзия исчезала.
Но стоило опять начинать внимательно вглядываться в картину, как все повторялось. «Что-то я странное изобразил», – подумал Коля, но к полотну подошел и подписал: «Н. Сушенцов «Белое под черным» 2001 год».
Со временем снял с подрамника картину и воткнул его в большой ряд своих шедевров, стоящих на грубо сколоченной полке.
Потом он и вовсе забыл об этом полотне. Тем более, что и пальто его хромовое стащили в одном подвальном арт-клубе.
Прошло еще несколько голодных лет.
Сушенцов больше ничего такого странного не рисовал. Он рисовал дворы, котов, помойки. Продавал понемногу. Пил понемногу.
Но как-то вдруг утром в понедельник пришло отрезвление. «Что это я? Вроде художник со стажем и даже ни разу не выставлялся».
Подал заявку на выставку.
Ответственные лица пришли в мастерскую, посмотрели картины. И ушли.
Выставка не состоялась.
Правда потом кто-то из комиссии вспомнил почему-то про него, и его фамилию включили в одну сборную юбилейную выставку. Но только с одной картиной.
Сушенцов покопался в своем запаснике и почему-то выбрал картину «Белое под черным». Ее он и принес в выставочный зал.
Организаторы выставки были не в восторге от картины и повесили ее где-то в самом углу последнего зала.
Николай даже на открытие выставки не пришел из-за явного неуважения организаторов к его персоне.
Но все это так.
А на самом деле на выставке произошла сенсация.
На ее открытии, после торжественных речей и призывов, вдумчиво-умных осмотров картин местных классиков, зрители степенно шли и переходили из зала в зал. Пока не доходили до последнего зала. До картины его, Сушенцова.
И здесь всё.
Все останавливались и, не отрываясь, смотрели на картину. Зал постепенно «набухал», а потом переполнялся. А люди все шли и шли.
Организаторам выставки после небольшого замешательства пришлось перевесить картину в самый большой выставочный зал и открыть уже организованный просмотр неожиданного шедевра.
Картина просто завораживала людей.
Шустрые, деловые люди, которые есть при каждом искусстве, смекнули, чем здесь пахнет. А смекнув, быстро разыскали Николая Сушенцова и предложили ему за «Белое на черном» сумму, раз в сто превышающую продажную стоимость любой картины на местном «пятачке».
Если бы они предложили меньше, он, может быть, не раздумывая продал картину. Но, услышав о каких деньгах говорят эти шустрые ребята, Николай насторожился.
Что-то тут не так.
Или ребята дураки, а на дураков они не были похожи, или картина, которую он сотворил, видимо «что-то» стоит. А вот сколько стоит это «что-то» после неожиданного предложения шустрых ребят стало не совсем понятным.
Николай отказался от предложения.
А ночью его обокрали, а затем сожгли мастерскую.
Николай не сгорел по чистой случайности, так как, сильно выпив в честь своего успеха, уснул на скамейке соседнего подъезда, не дойдя до мастерской несколько метров.
Так Коля Сушенцов остался без картин, мастерской и своего скудного имущества.
Единственным его богатством и достоянием осталась картина, отданная им по воле рока на юбилейную выставку.
Картина пользовалась бешеным успехом.
Ей выделили отдельный зал.
Критика просто лавиной обрушилась на картину и художника. Причем критика ужасная, чем вызвала моментальную мировую известность.
Автору поступили столичные предложения от крупных выставочных залов.
Николаю сначала вся эта суета вокруг его персоны и его картины понравилась.
Его приглашали, угощали. О нем писали.
Но писали в основном плохо. Даже гадко. И много.
Подняли все его грязное белье, всех его жен, любовниц и детей, законных и незаконных. Его болезни, пороки, привычки. Его дружно обвинили во всех смертных грехах: от расизма до шовинизма, от гомосексуализма до онанизма, от идиотизма до даунтанизма.
Правда были немногие, которые называли его пророком, а картину его пророческой.
Но в основном и мастера, и картину все ругали.
От всей этой трескотни Николаю стало в жизни неуютно.
Многие перестали с ним здороваться, друзья приглашать, соседи узнавать.
Коля с горя попил еще винца и однажды к вечерку повесился.
Какой-то сердобольный родственник его похоронил, а картина та случайная пропала. Исчезла.
Объявилась она через полтора года на аукционе Сотсби и была продана за рекордную сумму – сто пятьдесят миллионов евро.
В тот миг, когда она появилась рядом со мной, я сделал вдох.
Я вдохнул, и она вместе со своим запахом вся так и вошла в меня. Вся без остатка.
Я ее еще не видел.
Но тело мое вздрогнуло и напряглось, как от удара молнии.
Голова затуманилась.
Я, как в замедленной киносъемке, повернулся в ее сторону.
Наши глаза встретились.
А все остальное было как не с нами. Вернее, не со мной.
Что я ей говорил? Куда вел?
Когда очнулся, рядом ее уже не было.
Осталась лишь смятая постель.
Мои вещи, разбросанные по квартире. И ее запах – запах небесной свежести и чистоты.
Он был везде.
На подушках, простынях, полотенце, на мне самом – от кончика носа до кончиков пальцев на руках и ногах.
«Где? – метался я по квартире. – Где ты сама? Куда делась? Почему ушла? Почему?» Ни записки, ни одной забытой вещи.
Можно было подумать, что ее и не было здесь.
Я быстро оделся и выбежал на улицу.
Обежал дом.
Обследовал все закоулки квартала и близлежащие остановки трамваев, троллейбусов и автобусов.
Ее нигде не было.
В отчаянии я присел на скамейку.
