Вагон второго класса, равно, как и третьего, — настоящий дворец для людей, привыкших к стоянкам в степи, к убогим юртам в селениях. Ни их жалкие кошмы, ни их скамеечки не могут сравниться с мягкими обитыми полками, на которых эти пассажиры восседают в чисто азиатских позах.
В этом же вагоне друг против друга сидят оба китайца. Молодой смотрит в окно. Старый — Та-лао-е, что значит «человек зрелого возраста» — перелистывает крошечный томик в плюшевом переплете, напоминающем требник каноника. Когда он закрывается, переплет стягивается резинкой. Меня удивляет, что владелец этой книжечки читает ее не так, как китайцы, сверху вниз. На каком же она языке? Интересно бы узнать.
На двух смежных сиденьях устроились Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт. Они разговаривают и все пишут и пишут какие-то цифры. Не нашептывает ли при этом практичный американец на ухо деловитой англичанке лирические стихи?
С моей стороны было весьма благоразумно с самого начала не рассчитывать с его помощью скрасить дорожную скуку. Янки, не задумываясь, променял меня на эту костлявую и сухопарую дочь Альбиона!
Открываю дверь на площадку, прохожу через тамбур и попадаю во второй вагон.
В правом углу восседает барон Вейсшнитцердерфер. Этот тевтон близорук, как крот, и водит носом по страницам железнодорожного справочника, следя по расписанию, прибывает ли поезд на станцию в установленное время. При малейшем опоздании нетерпеливый путешественник издает новые возгласы негодования и угрожает принять меры против администрации Трансазиатской дороги.
Здесь и супруги Катерна. Устроились они очень удобно. У мужа отличное настроение: он весело болтает, жестикулирует, то берет жену за руку или за талию, то резко отворачивается и что-то произносит в сторону, задирая голову к потолку. Госпожа Катерна смущенно улыбается, жеманится, всплескивает руками, откидывается в угол, отвечая мужу какими-то репликами. Проходя мимо, я слышу, как из сложенных сердечком уст господина Катерна вырывается опереточный мотив.
В третьем вагоне много туркмен, трое или четверо русских, и среди них майор Нольтиц. Он беседует с одним из своих соотечественников. Охотно присоединился бы к их разговору, сделай они первый шаг. Но пока буду держаться на некотором расстоянии.
Ведь путешествие еще только началось.
Вагоны первого и второго класса разделяет ресторан. Он на одну треть длиннее остальных вагонов. Это настоящий зал с одним общим столом, буфетом и кухней, где хлопочут повар и метрдотель, оба русские. Dining-car[30] я нахожу вполне комфортабельным.
Во второй половине поезда едут преимущественно киргизы. У них выступающие скулы, козлиная бородка, приплюснутый нос и очень смуглая кожа. Они мусульманского вероисповедания и относятся либо к Большой орде, кочующей в пограничных областях Сибири и Китая, либо к Малой орде, занимающей территорию между Уральскими горами и Аральским морем.
Тут же расположились и двое ногайцев, которые едут в восточный Туркестан. Это представители татарской нации. Из их среды вышло немало мусульманских ученых, прославивших богатые местности Бухары и Самарканда. Ногайцы охотно предлагают свои услуги в качестве переводчиков. Но, по мере распространения русского языка, это ремесло становится все менее доходным.
Теперь я знаю, где разместились все мои номера, и, если понадобится, смогу легко их найти. Без сомнения, и Фульк Эфринель, и мисс Горация Блуэтт, и немецкий барон, и оба китайца, и майор Нольтиц, и супруги Катерна, и даже высокомерный джентльмен, чей тощий силуэт я заметил в углу второго вагона, едут до Пекина. Что же касается пассажиров, едущих не дальше границы, то они не представляют для хроники никакого интереса. Не теряю надежды, что романтический герой, которого пока не вижу среди попутчиков, еще объявится.
Решаю неукоснительно отмечать все подробности путешествия из часа в час — что я говорю? — из минуты в минуту. И вот, пока ночь не наступила, выхожу на площадку вагона, чтобы бросить последний взгляд на окружающую местность. Постою часок, выкурю сигару, а там уже недолго и до Кизыл-Арвата, где будет продолжительная остановка.
Переходя из второго вагона в первый, сталкиваюсь с майором Нольтицем и уступаю дорогу. Он кланяется с той учтивостью, которая отличает русских интеллигентных людей. Вежливо отвечаю на его поклон. Этим обменом любезностей и ограничивается наша встреча, но важно, что первый шаг уже сделан.
Попова в эту минуту в служебном отделении нет. Дверь багажного вагона открыта, и я делаю вывод, что начальник поезда прошел к машинисту. Таинственный ящик стоит на своем месте, слева. Еще только половина седьмого и совсем светло, поэтому необходимо сдерживать свое любопытство.
Поезд мчится по пустыне. Это Каракумы, или «черные пески». Они тянутся от Хивы до персидской границы в южной части Туркестана и до Амударьи в восточной. В действительности же пески Каракумов настолько же черны, как черна вода в Черном море, бела в Белом, красна в Красном и желта в Желтой реке[31]. Но я люблю эти цветистые названия, как бы они ни были неточны.
По-видимому, на месте этой пустыни был когда-то обширный водный бассейн. Он постепенно высох, что произойдет со временем и с Каспийским морем из-за большой концентрации солнечных лучей на огромных пространствах, тянущихся от Аральского моря до Памирского плато.
В Каракумах образуются удивительно подвижные песчаные дюны, то разметаемые, то наносимые сильными ветрами. Эти «барханы», как их называют русские, достигают в высоту от десяти до тридцати метров и становятся добычей ужасных северных ураганов, которые с огромной силой отбрасывают их к югу, что создает серьезную опасность для Закаспийской железной дороги. Поэтому нужно было принять решительные меры против песчаных заносов. Генерал Анненков попал бы в очень затруднительное положение, если бы предусмотрительная природа, создавшая удобную для проведения железной дороги почву, не позаботилась одновременно и о средстве, позволяющем остановить перемещение барханов.
На склонах этих дюн растут колючие кустарники — тамариск, звездчатый чертополох, и особенно «Haloxylon ammodendron», которые русские менее научно называют «саксаулом». Его длинные и сильные корни способны скреплять почву так же, как и корни «Hippophac-rhamnoi des», кускового растения из семейства элеагновых, которое используется для задержки песков в Северной Европе.
Кроме того, инженеры, проводившие линию, сделали в разных местах укрепления из утрамбованной глины, а наиболее угрожаемые участки обнесли прочной изгородью.
