Он ощутил себя в одном из высоких, узких зданий. Освещение было тусклым, словно в открытые двери невидимые рефлекторы отражали солнечные лучи. Окон тут не было. Вместо полов в помещение вмонтированы узкие дорожки. Несколько птицеобразных сидели на этих дорожках. Вдоль стен протянулись двери — кабинетов или каких-то шкафов, кладовых.
Столь отчетливое зрительное восприятие и взволновало и встревожило. Предположим, он установил связь с этим существом, кем бы оно ни было, стимулированный его нервной системой. Допустим, он достиг того состояния, в котором мог видеть его глазами, слышать его ушами и до некоторой степени испытывать те же чувства, что и это создание. Но все это будут лишь чувственные ощущения.
Мог ли он надеяться перекинуть мост через пропасть и вызывать движение в мышцах того существа? Мог ли он заставить его перемещаться, поворачивать голову, махать руками и вообще заставить его делать то, что делает он, Гроувнор? Нападение на корабль было осуществлено группой согласованно действующих, совместно думающих и чувствующих существ. Установив контроль над одним из членов этой группы, мог ли он надеяться взять под контроль всех?
То, что запечатлелось в сознании Гроувнора, должно быть, видел и тот, другой. Однако пока все его ощущения вовсе не свидетельствовали об установлении группового контакта. Он был подобен человеку, заключенному в темной комнате с отверстием в стене, прикрытым полупрозрачной пленкой. Слабый свет проникал сквозь отверстие. По случайно проникающим туманным изображениям он должен был судить о внешнем мире. Можно было не сомневаться, что картины соответствуют реальности. Но они не совмещались со звуками, проникающими через другое отверстие в боковой стене, или ощущениями, проходящими к нему через пол или потолок.
Человеческое ухо способно слышать при частоте колебаний до двадцати килогерц. Но некоторые расы начинали слышать лишь после этого предела. Под гипнозом люди могли хохотать, когда их подвергали пыткам, и выть от боли, когда их щекотали. Но для других форм жизни те же возбудители могли просто ничего не значить.
Мысленно Гроувнор приказал себе расслабиться. Сейчас ему ничего другого не оставалось, как снять с себя напряжение и ждать.
Он ждал.
Неожиданно его словно кто ударил: должна же была существовать какая-то связь между его собственными мыслями и теми ощущениями, которые шли извне. Например, эта картина перемещения внутри дома — каковы были его мысли, прежде чем она появилась? Кажется, он представлял себе структуру глаза.
Связь была настолько очевидной, что он затрепетал от волнения. А ведь было и еще что-то. До сих пор он был сосредоточен исключительно на зрении, чувствах, нервной системе индивидуума. Но реализация всех его надежд была связана с установлением контакта и контролем над коллективным разумом, который напал на корабль.
И он вдруг понял, что решение проблемы требует контроля над его собственным мозгом. Некоторые его участки следовало блокировать, а некоторые поддерживать на минимальном действующем уровне. Но были и такие участки, которые следовало привести в состояние исключительной восприимчивости, чтобы все поступающие на них воздействия воспринимались с особой остротой. Будучи прекрасно тренированным в аутогипнозе, Гроувнор мог выполнить обе эти задачи.
Первое, несомненно, зрение. Затем мускульный контроль существа, через посредство которого работает над ним группа.
Яркие разноцветные вспышки прерывали процесс его самоконцентрации. Гроувнор воспринял их как признак эффективности самовнушения. И когда его видение стало отчетливым и стабилизировалось, он понял, что стоит на верном пути.
Картина осталась прежней. Тот, кого контролировал он, по-прежнему сидел на дорожке внутри высокого здания. В надежде, что видение не исчезнет, Гроувнор сосредоточил все внимание на двигательных мышцах райимянина.
Беда состояла в том, что трудно было доходчиво объяснить, для чего нужно произвести то или иное движение. Не мог он своими глазами охватить, а затем передать каждый из миллионов процессов каждой клетке мозга для того хотя бы, чтобы пошевелить одним пальцем. Он попробовал думать обо всей руке — ничего не получилось. Огорченный, но по-прежнему уверенный в себе, Гроувнор решил испытать гипноз с применением символов, используя ключевое слово, заключавшее в себе весь смысл сложного процесса.
Очень медленно поднялась одна маленькая ручка. Следующий сигнал — его подконтрольный осторожно встал. Потом он заставил его повернуть голову. Оглядываясь по сторонам, его птицеобразный припоминал, что этот стол, и этот шкаф, и этот кабинет — «мои». Память почти достигла уровня сознания. Он признавал свои собственные владения, но как-то безучастно.
Нелегко было Гроувнору подавить в себе волнение. Упорно и терпеливо он заставлял существо вставать и снова садиться, поднимать и опускать руки, прохаживаться взад-вперед по «насесту». Наконец он снова усадил его на место.
Птицеобразный, должно быть, осмелел, его мозг готов был к восприятию любого сигнала, и поэтому, едва он приготовился снова сосредоточиться, все его существо пронизало послание, оно захватило все его чувства и мысли. Почти автоматически Гроувнор перевел мучительные мысли в знакомые выражения:
«Клеточки просят, просят, просят… Клеточкам страшно. О! Клеточкам больно! Темно в мире Райима… Тени, тьма, хаос… Клетки должны отринуть его… Но не могут… Они попытались дружески отнестись к существу, которое пришло из кромешной тьмы, но до тех пор, пока не узнали, что он — враг… Ночь все темнее. Все клеточки уходят… Но они не могут…»
— Дружески! — смущенно пробормотал Гроувнор.
Могло быть и так. Будто в кошмарном сне он видел, что все случившееся можно действительно толковать по-разному. Он с тревогой осознал серьезность ситуации. Если катастрофа, которая разразилась на борту корабля, была всего лишь следствием неверно понятой, а потому не принятой дружеской попытки установить связь, то во что бы вылилась их враждебность?
Перед ним стояла проблема куда более значимая, чем перед ними: прерви он контакт с ними, и они от этого только обретут свободу. При существующих обстоятельствах это могло означать нападение. Избавившись от него, они просто попытаются уничтожить «Космическую гончую».
Выбора не было. Он должен был выполнить то, что наметил, надеясь на что-то такое, что можно будет обратить в свою пользу.
6
Он начал с того, что казалось ему логически верным: сконцентрировал все свое внимание на том, чтобы заменить подконтрольного. И на этот раз выбор был очевиден.
