— Это ты окончательно решил поселиться в этом доме? — спросил я.
— Безусловно. Он мне нравится… Он такой романтичный и немного… страшный…
На следующий день я вернулся в Париж и забыл думать о доме.
Через две недели я получил от приятеля первое письмо. Казалось, он был доволен и видно было, что за это время его болезненно возбужденная нервная система пришла, до известной меры, в норму. Он ничего не писал, правда, о своем здоровье, но подробно описывал чудесные, суровые и дикие окрестности; сообщал о своей работе и интересовался тем, что делалось в Париже.
Прошло еще две недели — и пришло другое письмо. Начало было незначительно и я не нашел в нем ответа на вопросы, которые я задавал ему в своем письме о его нервах и здоровье. Дальше, после нескольких банальных фраз, стояло: «Правда, это необыкновенное место. Даже в жителях здешних есть что-то таинственное и, временами, они кажутся мне ненормальными. Я сам, лишь несколько часов тому, почувствовал какой-то болезненный трепет. Надо тебе сказать, что в моем кабинете есть двое дверей: одни на террасу, другие — куда-то во внутренние комнаты. Я никогда их не открывал, потому что они так скрипят, будто тебя кто ножом режет. Когда я позвал служанку сегодня, старуха вошла именно через эти двери и удивительно, что они открылись абсолютно тихо. Я, удивляясь, спросил: — Вы подмазали двери, Жермен? Она покачала головой: — Нет! — Почему же они не скрежещут? — Она пожала плечами: — Тут все бывает, — и прибавила, хотя раньше ничего сама мне не говорила: — Вы слыхали, что было сегодня ночью? — Я пристально посмотрел на нее; что-то было у нее в лице, что заставило меня сжать пальцы в кулаки… В эту ночь мне не спалось и я слышал звуки, похожие на удары молотком. Иногда звуки эти были так ясно слышны, что я направился в коридор, но там только завывал ветер. Я успокоил себя мыслями, что в старых домах постоянно что-то шелестит или шумит или шумит или стучит, а этому дому, наверное, не меньше чем 600–700 лет. Но меня удивило то, что именно сегодня ночью старуха не ночевала дома… Так откуда она могла знать о том, что было ночью? Я спросил у нее: — Каким образом вам известно, что было сегодня, если сегодня вас тут не было? — Она усмехнулась какою-то недоброй усмешкой и ответила: — Потому что вы очень бледны; те, кто слышит, как мертвецы забивают гвозди в свои гробы, всегда имеют такие лица… — Заметив, что я сделал непроизвольное движение, она спокойно добавила: — В старый дом являются привидения. Это всем известно. — Вспомни, дружище, свое впечатление от этого дома, прибавь еще эту колоритную старую ведьму, какие-то таинственные стуки ночью и ты поймешь, что почувствовал я во время этой беседы. Теперь, когда я пишу, я владею своими чувствами, как и всякий другой, но тогда!.. Теперь я понимаю, как суеверия залазят в людские души.
Других новостей нет. Мое здоровье не так хорошо, как хотелось бы, но ничего».
Прошел еще месяц, в течение которого писем было. Наконец получилось письмо, разорвав конверт которого, я удивился: в нем было несколько листков разного размера, покрытых иероглифами, в которых я не без труда узнал руку моего приятеля, и вообще едва мог их прочитать. Удивила меня дата: письмо было от 8-го, а сегодня было 30-е. Я недолго на этом останавливался и прочитал:
«Любимый друг, не знаю, когда ты получишь это письмо и вообще получишь ли, но должен писать сегодня, ибо не уверен, что завтра на это хватит сил.
Два месяца я здесь живу и два месяца в этом проклятом доме происходят удивительные вещи. Сначала я старался не обращать на них внимания, объясняя все своими нервами, впечатлением немного романтического места и всего окружающего; старался быть благоразумнее местных жителей, темных и неразумных, которые только боятся и ничего не анализируют. Но скоро мне пришлось оставить свою гордость и перестать объяснять свой страх нервами… Я в здравом уме, но скажу тебе: в доме творятся удивительные дела!
Я уже писал тебе про таинственный стук, который я слышал вскоре после моего приезда. Его я слышал не один раз; позднее бывало, что слышал его яснее. И вот, один раз — я услышал его особенно ясно… Я открыл двери — никого… Прислушался. Часы пробили десять. Послышались три удара и, мгновенно, в темноте вспыхнул свет… Я не знал, что это такое: или молния, или луч луны? Мне недолго пришлось размышлять: вновь послышалось несколько ударов. Мне показалось, что они повторяются через равные промежутки времени. Я стал считать про себя. 1, 2, 3, 4… 10… 20… 25… Когда я досчитал до 30, сухой, короткий треск нарушил тишину и передо мною вспыхнула молния. Я остолбенел. Так и продолжалось: удар — тишина; удар — молния… Снова тишина… Снова удар. Наконец звуки начали, как будто, слабеть. Часы пробили половину. Все стихло.
Тебе, в твоей комнате, в окна которой долетает шум большого города — легко смеяться над моим страхом… Но если бы ты был здесь, ручаюсь, что и у тебя волосы поднялись бы на голове, как и у меня — перед ужасом непонятного. После этой ночи я переселился в первый этаж — здесь, мне казалось, будет надежнее. Неделю ничего не было и я стал немного успокаиваться, как вдруг как-то ночью меня снова разбудили эти удары, и сквозь щель в дверях я увидел, как вспыхнул свет. Я подумал, что это чьи-то шутки. Я обшарил все углы, отодвигал шкафы… ничего. Первый удар разбудил меня в половине второго; в два часа все затихло. Я не ложился больше спать. Я ожидал рассвета.
Сегодняшней ночью я зажег все лампы, приготовил револьвер и стал ожидать. Когда стрелки приближались к половине второго, я был уверен, что сейчас услышу… Но напрасно… Тишина… Я перевел дух. И вот, в два часа послышались удары и шипенье. Я сорвался с места, подскочил к дверям и внезапно распахнул их. Ветер влетел в комнату и лампы погасли… Я остался в темноте и с замиранием сердца слушал страшные удары и видел свет, который трепетал в сенях. Я видел его, как сейчас вижу буквы, которые пишу, хотя и отказываюсь верить… Это ужас и ужас сверхъестественный. Чтобы зафиксировать мои впечатления, я буду писать дневник. Может быть, ты получишь его когда-нибудь».
Дневник был приложен к письму… Если только можно назвать «дневником» этот горячечный бред… Неизвестные удары и вспышки света в представлении моего приятеля постепенно материализовались и он называет их: «они». — «Они пришли», «они хотят моей смерти» и т. д.
Кончался «дневник» так: «Сегодня „они“ придут в половине девятого… Я изучил „их“… Я знаю и заранее могу высчитать минуту, когда „они“ постучат в мою могилу… Здесь есть определенная прогрессия. Время „ихнего“ прихода закономерно передвигается… Вчера „они“ стучали в восемь… Какой демон мучит меня? Лучше покончить все разом…»
