Он сбросил металлические коробки и обеими руками схватил рогатину. Вовремя. Человек-паук бросился на него с омерзительным клохтанием. Давид видел его огромные лапы, мелькающие в воздухе перед самым его лицом, и, чтобы увернуться от ударов, быстро отпрыгнул в сторону, Чудовище встало на дыбы, готовясь броситься, но в этот момент Давид изо всех сил вонзил рогатину в его тело. Послышался треск разрываемой чешуи, истошный вопль, и страшилище рухнуло на спину, продолжая конвульсивно бить лапами воздух.
Давид замахнулся рогатиной, готовясь ударить следующего монстра — толстого пузатого слизняка, человеческая голова которого слегка покачивалась между двух бугров дряблой влажной плоти. Давида охватило бешенство. Еле увернувшись от этого омерзительного липкого студня, он извернулся и с криком отшвырнул рогатиной другое чудовище, которое уже бросилось на него. Орудуя рогатиной как дубиной, он в месиво размозжил круглую голову человека-жабы, подскочившего к нему на длинных, мускулистых лапах. Он продолжал биться в исступлении, не понимая, почему он еще жив до сих пор.
Воздух был насквозь пропитан кисловатым запахом пота; перед глазами у Давида мелькала чешуя, чешуя, чешуя; уши раздирало отвратительное чавканье, и тяжелый топот лап вздымал тучи пыли.
Давид заорал что было сил:
— Бартель! Бартель! Где вы?
Ему удалось взобраться на пригорок, и он осмотрелся вокруг — ни Бартеля, ни других Отважных нигде не было видно.
— Мерзавцы! — выругался он. — Мерзавцы! Мерзавцы…
Вдруг он понял все коварство замысла Бартеля, этого гнусного фальшиво-лицемерного существа. Его скрытую ненависть он почувствовал с первых же минут их знакомства, — теперь она выявилась. Да, Бартель ловко заманил его в эту самоубийственную экспедицию, в которой у него не было ни единого шанса выжить. Сейчас Бартель и его спутники уже наверное вернулись в Подземелье, довольные, что так ловко от него отделались.
Давид сознавал, что у него нет ни малейшей надежды на спасение. Когда копошащаяся масса пресмыкающихся, словно сорвавшись с цепи, вновь бросились на него, он вспомнил еще раз о Франсуазе. В полном отчаянии он размахивал рогатиной, выписывая круги в воздухе, и, опасаясь случайно угодить под удар, стадо чудовищ остановилось в нерешительности.
Какое-то существо, покрытое перьями, со сломанной лапой, прыгнуло вперед и тяжело рухнуло на него. От неожиданности Давид выронил рогатину и еле успел выхватить из ножен тесак. Уже вонзая его в мягкий живот чудовища, он вдруг увидел, что в схватку вступил еще один человек.
В расплывчатом свете машунги он узнал Забелу. Молодая женщина бросилась в сечу с истошным воплем. Ее тесак наносил страшные удары и было похоже, что участвовать в подобных сражениях ей приходилось уже не раз. Ей удалось пробиться к нему и стать рядом.
— Держитесь, — крикнула она, — и постарайтесь не отставать от меня.
Воспользовавшись растерянностью, вызванной ее появлением, Забела увлекла его к подножию пригорка. Не останавливаясь, она бросила ему на бегу:
— Как же вы сами не догадались? Давайте быстро ваши коробки! Где они?
Давид указал на коробки, и она в ту же секунду схватила их. Когда он увидел, как она, открыв одну из коробок, бросает вещество-энергию в чудовищ, толпящихся вокруг, он сразу все понял. Он проделал то же самое со второй коробкой, и то, что произошло при этом, решило их судьбу.
Это было ужасно. Окропленные веществом-энергией, чудовища оседали, сгорали и обугливались… Их отвратительные искалеченные туши корчились на грунте; от вздувшейся плоти отваливались почерневшие лохмотья.
Когда Забела открыла последнюю коробку, в сумерках слышались только жалобные протяжные стоны. Она решительно шагнула к чудовищам, которые еще были живы, но те в страхе кинулись прочь.
Они скрылись в направлении леса. Несколько секунд спустя вокруг Давида и Забелы лежали одни изувеченные трупы.
* * *
Не теряя времени, Забела скомандовала:
— Давайте возвращаться, да побыстрее!
— Мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что вы сделали для меня, — сказал ей Давид. — Но почему вы пришли сюда?
Забела в нетерпении махнула рукой и ничего не ответила.
— Идемте, — сказала она. — Скорее. Скорее!
Он схватил последний сосуд с веществом-энергией и побежал вслед за ней. Они без происшествий добрались до входа в галерею. Забела открыла тяжелую стальную дверь. Они сели в вагонетку и вскоре приехали в подземное поселение, где все было так же, как и раньше. Только перед кельей Высокочтимого толпился народ. До слуха Давида долетели оживленные голоса. Он заметил Бартеля и Отважных, которых превозносили за их блистательную победу. Они взахлеб живописали свои подвиги, разыгрывая при этом самые опасные сцены. От гнева лицо Давида налилось кровью и, бросив Забелу, он ворвался прямо в середину толпы. Мгновенно наступила тишина и все повернулись к «чужаку». В этот момент Давид заметил Альба Высокочтимого, который выступил из толпы. На какой-то миг их взгляды встретились, затем Давид со злостью швырнул ему под ноги сосуд с энергией, который глухо стукнулся об пол.
— Вот то, что вы требовали от меня, — сухо выдавил он.
Все словно оцепенели. В полной тишине Давид подошел к Бартелю Отважному и бросил ему в лицо:
— Подлая скотина!
Он врезал Бартелю кулаком в челюсть, и Отважный опрокинулся навзничь с разбитым в кровь лицом.
Давид проследил взглядом его падение и крикнул:
— Гнусный негодяй! Ведь ты прекрасно знал, что со мною будет. Ты знал, что у меня нет ни единого шанса вернуться, потому что я ничего не знаю, потому что я даже представить себе не мог, что произойдет, потому что я здесь чужой.
Он посмотрел Бартелю в глаза и продолжал:
— Да, конечно. Мне заботливо дают совет, будто делают одолжение: «Иди прямо, беги, собирай энергию и возвращайся на пригорок, там место сбора».
Давид перевел дыхание. Толпа вокруг безмолвствовала. Он продолжал уже спокойней:
— Этот бедняга ничего не знает о машунге, ничего не знает о йури. А стоит ли ему о них рассказывать, стоит ли? Я сказал тебе и повторяю еще раз: ты — мерзавец, гнусный мерзавец!
В гневе Давид был готов снова броситься на Бартеля. Тот выхватил свой тесак.
— Остановитесь!
Приказ был отдан Высокочтимым. Давид повернулся к нему с горящими глазами.
— А вам, — крикнул он, — я тоже не прощаю! Корчили из себя гуманиста, наговорили слащавенького вздора, наобещали невесть что и после этого отправили на смерть. Ведь вы знали, что мне не вернуться живым. Я хочу, чтобы вы знали, как я вас презираю.
