- Какое же имя дать этому розовому миру? - спросил Павел.
- А мы подождем называть его, - с готовностью ответил Саша. - Возможно, там есть разумные существа, и они уже как-то называют свою "Землю". И мы сохраним это имя.
- Нет! Мы дадим свое! - неожиданно для себя возразила я. - Пусть эта планета будет Джолией. Ведь, правда, звучно Джолия?
Мне, как семнадцатилетней девчонке, в этой розовой дымке мерещился сказочный мир, полный романтики тайн и все-таки похожий на земной. Зеленые деревья, яркие цчегы . Мне так хотелось притронуться к их листьям. И возникло даже чувство, будто я изменила своей ясной Земле.
Мы легли на курс облета. И как спутник планеты начали двигаться по круговой орбите, пытаясь тщательно исследовать ее воздух, радиацию, температуру твердой оболочки.
И опять я не могла узнать, сколько же кислорода содержится в ее атмосфере. Я настроила ультраспектрофотометр на полосы молекулярного кислорода. Полосы были яркими, четкими. Присутствие кислорода несомненно. Но сколько? Результаты все время разные - то 2, то 15, то 20 процентов - и почти одновременно и почти в одном и том же месте.
- Что за дьявольщина! - сквозь зубы прошептал Павел и сам сел за прибор.
От бесконечной и необъяснимой чехарды цифр я одурела.
И у Павла точно так же прыгали результаты, точно так же менялась яркость линий кислорода.
А в кабине корабля прибор действовал безотказно, содержание кислорода определялось однозначно.
- Ну, что ж, - наконец решил Павел, - приблизиться к планете можно, даже если точно не известно содержание кислорода.
Мы двигались к Джолии по спирали. И на расстоянии восьмидесяти тысяч километров от ее поверхности попали в поток непонятной радиации. Сначала мы предположили, что это такой же электронный или протонный пояс, каким окружена наша Земля. И Саша сразу же сделал вывод:
- Ага! Значит у Джолии есть магнитное поле!
А Павел молчал... Он совсем не уверен, что это знакомые нам протоны или электроны!
Беспорядочно метались стрелки на дозиметрах космического излучения. Павел стоял перед приборами и молчал. Его лицо казалось злым.
- Ничего... ничего... не понимаю. - И немного спустя взволнованно добавил: - Я даже понять не могу, имеют ли эти частицы заряд... И какой? Это какие-то трехликие частицы...
В этот момент корабль стремительно рухнул к планете. От резкой неожиданной перегрузки я на мгновение потеряла сознание.
Когда пришла в себя, дверь в кабину была открыта и Павел кричал Сурену:
- Немедленно выходить из радиации! Против этих лучей защита не устоит! Они разрушают пиозин...
Я услышала голос Сурена, слов не разобрала.
Космоплан выровнялся и ринулся вверх.
Мы опять легли на орбиту над поясом радиации на расстоянии ста тысяч километров от планеты. Предоставив управление космопланом автоматам, собрались в салоне. Отсутствовал Сурен. Он исследовал скудные запасы горючего. Как повлияло на него излучение?
Наши тела удобно покоились в креслах. Тепло, уютно. Вокруг незримое присутствие тех далеких дорогих людей, которые собирали нас в этот путь. Когда мы в салоне, я всегда вспоминаю о них.
А розовая планета совсем близко, огромная, поземному сияющая, но отделенная от нас непонятной преградой.
Жизнь... Там обязательно должна быть жизнь.
Я мельком взглянула на Павла. Его лицо страшно поразило меня. Замкнутое, даже угрюмое, с опущенными тяжелыми веками. Никогда у него не было такого лица. И век таких тяжелых не было, и таких острых скул.
- Что с тобой, Павел? - Он поднял на меня светлые, совсем спокойные глаза. - Что-нибудь случилось?
- Нет... нет... Что вы!
Вошел Сурен. Его движения замедлены. Так всегда в минуты острого волнения. Он боится сказать необдуманное, случайное слово, говорит глухо:
- Я очень немногое могу сообщить вам. Горючего нам хватит только для того, чтобы благополучно сесть на планету. Вещество или... поле пояса радиации сквозь защиту проникает в реактор двигателя, искажает обычный процесс. Космоплан теряет способность управляемо двигаться.
- Исследовать эту радиацию. Но как?!! - Это сказал Павел, его лицо покрылось синеватой бледностью. - Приблизиться к поясу радиации! Сейчас же! Время не терпит!
И мы опять двигались вокруг планеты как ее спутник в течение двадцати земных дней.
Частицы действительно оказались трехликими. В одном случае они вели себя как отрицательно заряженные, в другом положительно, а иногда как нейтральные. И мы установили, что для нас опасно только это нейтральное вездесущее излучение. Отрицательные и положительные состояния частиц нас не беспокоили.
И что хуже всего: мы не улавливали закономерности в чередовании зарядов частиц.
А розовая планета медленно вращалась, соблазнительно близкая, полная тайн и какой-то жизни.
Мы опять в салоне космоплана. Павел, как и всегда в особенно ответственные минуты, не сидит, а стоит.
Он приказал открыть все иллюминаторы. Исчезли стены, осталась лишь прозрачная, слегка люминесцирующая желтизною оболочка. Только она отделяла нас от бездны пространства и времени. Справа от меня, надо мной и под ногами был черный Космос с обилием немигающих, мертвых звезд, с восходящим ослепительным светилом - Солнцем Джолии, а слева - сама планета, мутная и тоже сияющая. Павел говорил решительно. Он все обдумал.
- Большое счастье встретилось нам на пути. Эта планета вне всякого сомнения живая. То, о чем мечтали люди, - обнаружить в Космосе жизнь, - нашли мы первыми. У нас сейчас надежная связь с Землей. Даже в случае нашей гибели на Земле многое узнают... Но истратить все горючее для того, чтобы опуститься на неведомую планету... Должны ли мы это делать?
- Только так и может быть, - тихим горячим шепотом вставил Саша.
Сурен и я молчанием подтвердили свое согласие. Начался спуск к планете.
Тысячекилометровый пояс радиации миновали благополучию, нейтральное излучение не встретилось на нашем пути. Все ниже... и ниже... Раскаленный воздух охватил космоплан. Нарастала тяжесть и тупая боль во всем теле. И возникло что-то знакомое, не мучительное, а именно знакомое, знакомое многомного лет назад...
Земля! Земля! Родная Земля! Меня задушили эти земные воспоминания. И вдруг сильнейший взрывной удар...
Павел рванулся в аппаратную. За ним шатающаяся тень Саши. Я двинулась туда же почти ползком, с трудом преодолевая боль и страшную тяжесть,
Но в аппаратной все в порядке, у пульта по-прежнему Сурен. Только лицо его искажено невыносимой болью: щеки, лоб, шея - все побагровело, посиневшим ртом он жадно ловит воздух.
Космоплан "Вперед!" остановился, замер, придавленный собственной тяжестью на чужой земле.
