- Во-первых, знай, я замужем.
- Да, мисс.
- Поэтому не называй меня "мисс".
- Понятно, мисс. То есть... - Билби запнулся, и тут в его памяти, по счастью, всплыл обрывок наставлений, слышанных им в Шонтсе. - Понятно, ваша милость, - докончил он.
Лицо речистой леди так и засияло.
- Пока нет, детка, - сказала она, - пока нет. Мой муж еще не позаботился раздобыть мне дворянство. Зови меня просто "сударыня".
Билби понимающе молчал.
- Скажи: да, сударыня.
- Да, сударыня, - повторил Билби, и все весело рассмеялись.
- А теперь, - продолжала леди, любившая поговорить, - да будет тебе известно... Кстати, как тебя звать?
Билби почти не смутился.
- Дик Малтраверс, сударыня, - выпалил он и чуть не добавил: "Удалец-молодец Рыцарь алмазного коня" - это был полный его титул.
- Хватит и Дика, - заметила леди, звавшаяся просто Джуди, и вдруг весело добавила: - Прочее оставь про запас.
(Билби любил шутников. Правильные люди.)
- Так вот. Дик, мы хотим знать, был ты когда-нибудь в услужении?
Этого Билби не ждал. Но его не поймаешь врасплох.
- День или два, мисс... то есть сударыня... просто надо было пособить.
- Ну и как, пособил?
Билби стал вспоминать, но в памяти его возникла лишь физиономия Томаса с вилкой в подбородке.
- Я старался, как мог, сударыня, - сказал он беспристрастно.
- А теперь ты свободен?
- Да, сударыня.
- Живешь дома, ни у кого не служишь?
- Да, сударыня.
- Близко ваш дом?
- Нет... но и не так чтоб далеко.
- С отцом живешь?
- С отчимом, сударыня. Я сирота.
- А не хочешь ли ты поездить с нами несколько дней? Будешь нам помогать. За семь шиллингов шесть пенсов в неделю.
Билби так и просиял.
- Твой отчим согласится?
Билби задумался.
- Наверно, - сказал он.
- А все-таки лучше пойди спроси его.
- Ну... ладно, - сказал он.
- И захвати свои вещи.
- Вещи, сударыня?
- Да, воротнички и прочее. Большой чемодан не бери: мы проездим недолго.
- Понятно, сударыня...
Он медлил в сомнении.
- Беги прямо сейчас. Скоро придет наш человек с лошадью. Долго мы тебя ждать не сможем...
И Билби тотчас пошел прочь.
Выходя с полянки, он почти неприметно замедлил шаг и поглядел в сторону по-воскресному тихой деревни.
На лице его была полная растерянность. Разрешение отчима - дело не хитрое, но как быть с чемоданом?
Сзади его окликнули.
- Да, сударыня? - отозвался он почтительно и с надеждой. Может, все-таки вещей не надо...
- Непременно захвати башмаки. Тебе придется идти рядом с фургоном. Для этого, сам понимаешь, нужна пара крепких ботинок.
- Хорошо, сударыня, - ответил Билби упавшим голосом. Он еще капельку помедлил, но больше ему ничего не сказали. И он пошел - медленно-медленно. Про башмаки-то он и забыл.
Это был последний удар... Не попасть в рай из-за какого-то узелка с бельем и пары дорожных башмаков!..
Билби совсем не был уверен, что сможет вернуться. А ведь ему так этого хотелось...
Возвратиться босым будет глупее глупого, а он не желал, чтобы красавица в голубом сочла его за дурака.
"Дик, - уныло шептал про себя, - Дик-Удалец (видели бы вы этого разнесчастного удальца!), ничего не выйдет, дружище. Нужно принести узелок, а его, хоть умри, негде взять".
Билби шел по деревне, ничего не замечая кругом. Он знал - здесь никаких узелков нет. Почти не думая, куда он идет, он выбрал боковую тропинку; она привела его к почти пересохшему руслу маленькой речушки, и здесь он уселся под ивами прямо на заросшую сорной травой землю. Это была какая-то свалка - один из тех заросших крапивой и неприглядных даже в сиянии утреннего солнца уголков, куда люди сваливают старые котелки, битые склянки, осколки камня, поломанные косилки, ржавое железо, рваные башмаки...
Сперва Билби разглядывал все это без особого интереса.
Потом он вспомнил, как еще недавно, играя однажды на такой свалке, подобрал рваный башмак и соорудил из него волшебный замок.
Он поднялся, подошел к куче хлама и с живым любопытством стал разглядывать ее сокровища. Поднял какой-то овдовевший башмак, взвесил на руке.
Вдруг он швырнул его наземь и помчался обратно в деревню.
У него родилась мысль, вернее, две: как достать узелок и как быть с башмаками... Только бы удалось! В сердце мальчика мощными крылами забила надежда.
Воскресенье! Магазины закрыты. Новая помеха. Об этом он позабыл.
Только дверь трактира была стыдливо приотворена, будто совсем и не приглашала, а так, приоткрылась воскресным утром, чтоб вскоре окончательно захлопнуться. Но - увы! - в трактиры мальчикам доступа нет ни в воскресенье, ни в будни. Да там и не сыщется то, что ему нужно; это есть в магазине, в обыкновенном магазине. Вот он как раз перед ним, и дверь не заперта! Желание раздобыть хоть какой-нибудь сверточек заставило Билби переступить порог. Ставни в лавке были по-воскресному закрыты, и в помещении царили сумрак и прохлада; даже самый воздух - обычный воздух бакалейной лавки, пропитанный запахом сыра, сала и свечей, тихий и мешкотный, тоже был напоен воскресной прохладой, точно вздумал отдохнуть здесь денек в праздничном наряде. Добродушная женщина, облокотясь о прилавок, разговаривала с другой женщиной, худощавой и изнуренной, державшей в руке узел.
Они явно говорили о чем-то важном и сразу же смолкли при появлении Билби. Ему так хотелось получить необходимое, что он совсем перестал глядеть букой. Казался добрым и кротким, услужливым и почтительным. Значительно моложе своих лет. Умиленно смотрел. Вел себя, как полагается благовоспитанному мальчику.
- Мы нынче не торгуем, мальчик, - сказала добродушная женщина.
- Ах, пожалуйста, сударыня... - умоляюще проговорил он.
- Сам знаешь, сегодня воскресенье.
- Ах, пожалуйста, сударыня, дайте мне какой-нибудь старый лист бумаги, пожалуйста.
- Для чего тебе? - спросила добродушная женщина.
- Кое-что завернуть, сударыня.
Она подумала немножко, и природная доброта взяла верх.
- Большой тебе кусок? - спросила она.
- Да, пожалуйста, сударыня.
- Оберточной?
- Да, пожалуйста, сударыня.
- А бечевка у тебя есть?
- Тесемка, - отвечал Билби, роясь в кармане штанов. - Вся в узлах. Ничего, я обойдусь.
- Возьми-ка лучше кусок крепкой бечевки, детка, - сказала добродушная женщина, теперь ее щедрость не знала границ. - И сверток у тебя получится красивый и аккуратный...
Когда, к радости кочевниц, Билби вернулся, в фургон была уже впряжена белая лошадь и Уильям, тугоухий и нескладный субъект неопределенного возраста с большим, похожим на клюв носом, втаскивал корзину с чайной посудой и тихонько ворчал, что путешествовать в праздник нечестиво и безнравственно.
