Ознакомительная версия.
Нет, время не стало тянуться медленно – просто в кои-то веки я вдруг узнал его истинную ценность. Насколько же в действительности драгоценна каждая секунда прожитой жизни, а особенно если эта жизнь – твоя…
Я смотрел на Торвальда, как в зеркало: тот же спокойный сосредоточенный взгляд, чуть согнутые колени, опущенные по швам руки. Это только с виду мы выглядим неподвижными и расслабленными. На самом деле сейчас в нас сконцентрировано столько энергии, что, приблизься мы друг к другу, и между нами ударил бы электрический разряд. Зрители задержали дыхание и боятся даже кашлянуть – на эти пять секунд окружающий мир словно вымер. Лишь далекие выстрелы, что еще раздавались в южных районах Ватикана, и треск пламени на руинах собора разбавляли звуками воцарившуюся на площади тишину, не позволяя ей стать гробовой.
Звон разбитой бутылки – сроду бы не подумал, что именно он послужит мне сигналом для отхода в мир иной. Что ж, кому-то суждено слышать рев архангельских труб, а кому-то – звон стекла да револьверный выстрел…
Я доверял собственным инстинктам. Я знал, что они сработают так же молниеносно, как и раньше. Главное сейчас – это полностью забыть о том, что инстинкты противника на порядок выше твоих. И вообще забыть о том, что Торвальд – противник. Он – это всего лишь мишень, которую мне надо поразить как можно быстрее. Мысли о том, что моя мишень смертельно опасна, являлись помехой. Именно они таили в себе первоочередную опасность, а не револьвер конунга. Нет мыслей – нет и лишних проблем. Проблема должна быть только одна – попасть в цель с одной пули. Я делал это уже неоднократно, сделаю еще раз…
Звон и выстрел… Звон и выстрел… Больше ничего – только звон и выстрел…
Звон!
Выстрел!..
Между ними практически нет паузы. Хлопок разбившейся о булыжники бутылки мгновенно удваивается хлопком выстрела моего «глока». Звук немного похож на ружейный дуплет, но второй хлопок звучит гораздо громче и резче…
Сделано! Я все-таки успел выстрелить! И… даже успел подумать о том, что успел выстрелить! И продолжаю думать об этом! Но как же так? Вороний Коготь промазал или случилось еще более невероятное событие – я опередил Торвальда, лучшего из всех известных мне стрелков, как живых, так и тех, кто уже в могиле? Я остался на ногах, и это уже говорило о том, что в меня не угодила пуля противника – мощная револьверная пуля на таком расстоянии собьет с ног, даже задев вскользь плечо.
Я совершил неторопливый выдох и опустил пистолет, который, будучи наведенным на цель, загораживал от меня противника. И успел заметить, как Торвальд пластом падает на спину, ударяясь затылком о булыжники…
«Дьявол! – мелькнуло у меня в мыслях. – Вот дьявол! Ведь я только что пристрелил чертова короля этих ублюдков, мать их!»
Я не сомневался, что попаду в Торвальда. Сомнения были в том, что Вороний Коготь вообще позволит мне в него попасть. Однако это все-таки случилось. Уму непостижимо!
– Оружие на землю, Хенриксон! Быстро! – долетел до меня сквозь звон в ушах приказ Фенрира. Словно заторможенный, я наклонился и бережно положил пистолет перед собой, глядя при этом на распластавшегося неподалеку Грингсона. Конунг был мертв: я попал ему туда, куда и целился, – в лоб, лишь левая нога у него подрагивала в конвульсии. Вздрагивания становились все реже и реже, однако пока не прекращались.
– Стой, где стоишь! – Горм указал на меня пальцем, убедился, что я подчиняюсь, после чего повесил автомат на плечо и направился к моему поверженному противнику. Я и норманны молча следили за тем, как форинг опускается рядом с телом Торвальда на одно колено, осматривает его, а потом невозмутимо закрывает мертвецу веки. Я опасался, как бы Фенрир не обвинил меня в нарушении правил – мало ли что может показаться секунданту в такой скоротечной дуэли, – но Горм, похоже, не имел ко мне претензий. – Хенриксон! – Датчанин медленно поднялся с колена и поманил меня к себе. Я снял кобуру (ее ремни натирали рану на плече), положил ту рядом с пистолетом и подошел к форингу…
Поверх намалеванной на лбу Торвальда запекшейся вражеской крови тоненькой струйкой стекала его собственная. Пулевое отверстие находилось над левой бровью – видимо, от волнения моя рука все же немного дрогнула, поскольку обычно я целюсь противнику в точку над переносицей. Что ж, хоть я и победил такого крутого стрелка, а все же признаки наступающей старости налицо…
Но на самом деле никакой победы не было и в помине. Я понял это, как только увидел, что у Грингсона нет в руке револьвера. Торвальд не выронил его, когда падал, – он вообще не выхватывал оружие из кобуры. Револьвер так и оставался в ней со взведенным курком и неистраченным патроном в барабане.
О том, что Вороний Коготь проворонил сигнал, не могло идти и речи: бутылка разбилась аккурат между нами, и звон был достаточно громкий. Мой выстрел тоже не прогремел досрочно, иначе Горм сразу наложил бы на меня «штрафные санкции». Опередить противника настолько, что он даже не успел извлечь револьвер, у меня точно не вышло бы. Скорее всего получилось бы совсем наоборот, и, выстрели Торвальд сразу после сигнала, это я лежал бы в данный момент у подножия Стального Креста с дыркой во лбу.
Только Вороний Коготь не стрелял. Не потому что допустил фатальную оплошность – на эту тему было даже смешно говорить. Похоже, Торвальд даже не думал выхватывать револьвер. Об этом догадался и Фенрир, потирающий сейчас в замешательстве шрам под глазом. И если я лишь предполагал, почему конунг так поступил, Горм наверняка знал о причинах такого поступка всю правду. Которой, естественно, не собирался со мной делиться.
– Тебе повезло, Хенриксон, – наконец вымолвил форинг. – Повезло, как никогда в жизни. Ты оказал моему конунгу последнюю услугу, и за это он тебя пощадил. Запомни хорошенько то, что я тебе сейчас сказал, и не вздумай больше говорить, что мой конунг был с тобой в чем-то несправедлив. Перед поединком он приказал мне, чтобы я отпустил тебя, если ты победишь. Конечно, я не могу назвать это достойной победой, но, поскольку ты не нарушил ни одного правила, я вынужден исполнить волю моего конунга. Ты свободен. Можешь забрать свое оружие и проваливать отсюда, куда пожелаешь. И кстати, по нашему закону это тоже теперь принадлежит тебе…
Фенрир вытащил у покойного Грингсона из кобуры револьвер, плавно спустил курок, выбросил из барабана патрон и протянул мне оружие поверженного противника. Разумеется, я не стал отказываться – хоть победа и выдалась спорной, закон есть закон. Тем более что Горм сам признал во всеуслышание, что я дрался честно.
– Почему твой конунг меня пощадил? – спросил я, принимая из рук датчанина почетный трофей. – Ведь он считал, что я виноват в смерти его сына.
Ознакомительная версия.
