– Не прикасайся ко мне, – закричала Кэти, когда Николь приблизилась к ней. Глаза Кэти были полны слез. – И избавь меня от своей праведной жалости...
В камере воцарилась тишина. Кэти докурила сигарету, попыталась собраться.
– Видишь ли, – сказала она наконец, – меня абсолютно не трогают твои чувства, неважно, что ты обо мне думаешь. Но почему, мама, почему ты не можешь подумать о Патрике, Элли и маленькой Николь? Если тебе хочется стать святой, почему они должны страдать из-за этого?
– В свое время они поймут.
– В свое время, – гневно проговорила Кэти, – ты будешь мертва. Причем очень скоро... Неужели ты не понимаешь, что в тот самый момент, когда я уйду отсюда и сообщу Накамуре о несостоявшейся сделке, будет назначен суд, который не даст тебе никаких шансов... абсолютно никаких клепаных шансов?
– Кэти, тебе меня не испугать.
– Я не могу тебя испугать, я не могу прикоснуться к тебе, я не могу даже обратиться к твоему разуму. Как и все праведники, ты прислушиваешься лишь к своему собственному внутреннему голосу.
Кэти глубоко вздохнула.
– Полагаю, что так оно и есть... До свидания, мама. – На глазах Кэти выступили слезы.
Николь плакала не скрывая слез.
– До свидания, Кэти. Я люблю тебя.
– Последнее слово предоставляется защите.
Николь поднялась из кресла и обошла стол. Собственная усталость удивила ее. Два года, проведенных в тюрьме, безусловно подточили даже ее легендарные силы.
Она медленно приблизилась к суду присяжных, состоявшему из четырех мужчин и двух женщин. Женщина, сидевшая в первом ряду, Карен Штольц, была родом из Швейцарии. Николь знала ее достаточно неплохо: миссис Штольц и ее муж владели булочной неподалеку от дома Уэйкфилдов в Бовуа.
– Здравствуй, Карен, – спокойно проговорила Николь, останавливаясь прямо перед судьями. Они располагались в два ряда по трое. – Как поживают Джон и Мэри? Теперь им уже двадцать?
Миссис Штольц шевельнулась на своем месте.
– С ними все в порядке, – ответила она очень негромко.
Николь улыбнулась.
– А по воскресеньям вы по-прежнему выпекаете эти восхитительные рулеты с корицей?
В зале суда раздался стук молотка.
– Миссис Уэйкфилд, – сказал судья Накамура, – едва ли сейчас время для праздной болтовни. Вам предоставлено пять минут на последнее слово, и часы уже пущены.
Николь игнорировала судью. Она перегнулась через барьер, отделявший ее от суда, разглядывая великолепное ожерелье Карен Штольц.
– Камни прекрасны, – шепнула она. – Но они могли заплатить и побольше, ты продешевила.
Снова стукнул молоток. Двое охранников быстро подошли к Николь, но она уже отошла от миссис Штольц.
– Дамы и господа, члены суда, – проговорила Николь, – всю неделю вы слушали обвинение... как неоднократно утверждал прокурор, я оказывала противодействие законному правительству Нового Эдема. По его словам, меня обвиняют в подстрекательстве к мятежу. На основании представленных суду свидетельств вы должны решить, виновна ли я. Пожалуйста, помните об этом, поскольку обвинение мне предъявлено весьма серьезное; признав меня виновной, вы осудите меня на смертную казнь.
– В своем последнем слове я бы хотела тщательно проанализировать обвинения. В частности, все, что говорилось против меня в первый день, не имело никакого отношения к обвинению; подобное нарушение, как я полагаю, было осознанно допущено судьей Накамурой вопреки статьям кодекса колонии, определяющим проведение разбирательства по серьезным делам...
– Миссис Уэйкфилд, – раздраженным голосом перебил ее Накамура. – Я уже говорил вам на этой неделе, что не стану терпеть неуважения к себе. Еще одно подобное замечание, и я лишу вас слова.
– В тот день обвинение пыталось осудить мое сексуальное поведение, очевидно, делающее меня лицом, заинтересованным в политических заговорах. Дамы и господа, я охотно обсужу со всеми вами в частном порядке обстоятельства, связанные с зачатием каждого из моих шестерых детей. Однако моя половая жизнь, бывшая, настоящая или даже будущая, не имеет никакого отношения к суду. Первый день разбирательства был потрачен впустую, если только эти сплетни не развлекли вас.
На заполненной до отказа галерее захихикали, но охрана торопливо успокоила толпу.
– Следующая группа свидетелей обвинения, – продолжала Николь, потратила много дней, обвиняя моего мужа в бунтарской деятельности. Я с готовностью признаю, что являюсь женой Ричарда Уэйкфилда, но суд сейчас не решает, виновен он или нет, – вы должны решить, виновна ли я сама.
– Обвинение предположило, что мои подрывные действия начались с участия в той самой видеозаписи, которая, собственно, и способствовала основанию колонии. Признаюсь, я действительно помогала готовить видеопередачу с Рамы на Землю, но категорически отрицаю, что «вступила в сговор с инопланетянами» или помогала им создавать этот космический корабль, каким-то образом нарушив при этом интересы моих собратьев-землян.
– Да, я принимала участие в создании видеопередачи. Так я заявила вчера, когда согласилась на перекрестный допрос – у меня не оставалось иного выбора. Моя семья и я находились тогда во власти разума, куда более мощного, чем человеческий. У нас были основания полагать, что отказ в содействии повлечет за собой наказание.
Николь возвратилась к столу защиты и отпила воды. А потом вновь повернулась к суду.
– Итак, остается два возможных источника обвинения меня в подстрекательских действиях – показания моей дочери Кэти и та странная аудиозапись, склеенная из обрывков моих фраз... разговоров с членами моей семьи, которую вы прослушали вчера утром.
– Все вы прекрасно знаете, насколько легко можно сфальсифицировать подобные записи и воспользоваться ими в своих целях. Оба этих аудиотехника, занимающие к тому же ключевые посты, признали вчера, что сотни часов выслушивали разговоры между мной и моими детьми, прежде чем сумели состряпать тридцатиминутную запись, послужившую в качестве «основного свидетельства обвинения»... но даже восемнадцать секунд в ней не были взяты из одного разговора. Сказать, что подобная запись не выдерживает никакой критики, пожалуй, слишком мало.
– При всем уважении к показаниям моей дочери Кэти Уэйкфилд и к великому своему огорчению должна заявить, что она неоднократно допускала откровенную ложь. Я не только не знала о предположительно нелегальной деятельности своего мужа Ричарда, но и никогда не помогала ему ни в чем предосудительном.
– Вы помните, что при перекрестном допросе Кэти была вынуждена уступить фактам, неоднократно отказывалась от прежних показаний и наконец упала в обморок на месте свидетеля. Судья тогда сообщил вам, что моя дочь находится в душевном смятении и вы должны игнорировать заявления, сделанные ею в эмоциональном состоянии во время беседы со мной. Я прошу вас вспомнить каждое слово, произнесенное Кэти... не только когда она отвечала на вопросы прокурора, но и когда я пыталась выяснить у нее конкретные даты и места подстрекательских действий, приписываемых мне.
