— Но что же будет со мной?
— Я поправился. Вы тоже оправитесь, я думаю. Я вам сочувствую, но в этом не было ничего плохого… в самом деле, я ничего не припоминаю.
Хартли расслабился.
— Пожалуй, вы правы. Мне не нравится мысль о том, что я должен одеревенеть, но ничего не поделаешь. Со мной все будет в порядке.
Рокуэлл чувствовал себя больным. Разочарование было слишком сильным. Эта спешка, желание, жажда открытия, любопытство, огонь, все умерло в нем.
Итак, каким был человек из кокона? Тот же человек, какой и был. И все это ожидание, и весь интерес были напрасны. Он глубоко вздохнул, пытаясь привести в порядок свои спутанные мысли. Этот розовощекий человек, с ровным голосом, который сидел перед ним в спокойно курил, только что перенес частичное окаменение кожи, его железы сошли с ума от радиации, я тем не менее это лишь человек, и ничего более. Мозг Рокуэлла, его фантазирующий и слишком впечатлительный мозг, подхватил каждую деталь этой болезни и построил великолепный организм, выдавая желаемое за действительное. Рокуэлл был глубоко потрясен, взволнован и разочарован.
Существование Смита без питания, его совершенная кровь, низкая температура и другие признаки совершенства теперь были только фрагментами неизвестной болезни. Болезни, и ничего более. Чего-то, что прошло, закончилось и не оставило никаких следов, кроме хрупких лоскутков на залитой солнцем поверхности стола. Теперь осталась только возможность пронаблюдать Хартли, если его болезнь будет прогрессировать, и сообщить о новом заболевании медицинскому миру.
Рокуэлла, однако, не привлекала болезнь, его волновало совершенство, и это совершенство было разбито, расколото, разорвано на куски и исчезло. Его мечта исчезла. Его сверхсущество исчезло. Его теперь не волновало, даже если бы весь мир отвердел, позеленел и стал ненормально хрупким.
Смит уже начал прощаться.
— Я лучше вернусь в Лос-Анжелес. Меня ждет важная работа на заводе. Моя старая работа должна быть закончена. Сожалею, но не могу больше оставаться. Вы понимаете?
— Вам следовало бы остаться и отдохнуть хоть бы несколько дней, — сказал Рокуэлл. Он не мог видеть, как исчезает последний клочок его мечты.
— Нет, спасибо. Я загляну в ваш оффис примерно через неделю для новой проверки, если хотите, доктор. Я буду приезжать каждые несколько недель в течение года или больше, так что вы сможете контролировать меня, ладно?
— Да, да. Смит, пожалуйста, сделайте это. Мне хотелось бы побеседовать с вами о вашей болезни. Вам повезло, что вы живы.
Макгвайр произнес счастливо:
— Я довезу вас до Лос-Анжелеса.
— Не беспокойтесь. Я дойду до Гуджунги и возьму там такси. Я хочу пройтись. Прошло столько времени, я хочу все снова прочувствовать.
Рокуэлл одолжил ему пару ботинок и старый костюм.
— Спасибо, доктор. Я заплачу вам все, что должен, как только смогу.
— Вы не должны мне ни пенни. Это было интересно.
— Ну, до свиданья, доктор, господин Макгвайр, Хартли.
— До свиданья, Смит.
Смит пошел по дорожке. Он шел легко и счастливо и насвистывал. «Хотелось бы мне сейчас быть в таком же настроении», — устало подумал Рокуэлл.
Смит обернулся один раз, помахал им и начал подниматься на холм и через него к городу, лежавшему в отдалении.
Рокуэлл смотрел ему вслед так, как ребенок смотрит на разрушение своего песочного замка под ударами морских волн.
— Я не могу в это поверить, — снова и снова говорил он, — я не могу в это поверить. Все закончилось так быстро, так неожиданно для меня. Я совершенно опустошен.
— Я все вижу в розовом свете! — довольно прохихикал Макгвайр.
Хартли стоял под солнцем. Его зеленые руки мягко висели вдоль тела, и, как заметил Рокуэлл, его белое лицо впервые за месяцы было расслабленным. Хартли тихо говорил.
— Со мной все будет в порядке. Со мной все будет в порядке. Я не буду монстром. Я останусь самим собой. — Он повернулся к Рокуэллу.
— Только не забудь, не забудь, не дай им похоронить меня по ошибке. Смотри, чтобы меня не похоронили по ошибке, думая, что я мертв. Помни об этом.
Смит поднимался по тропинке на холм. Уже вечерело, и солнце начало садиться за голубые горы. Видно было несколько звезд. Запах воды, пыли и цветущих в отдалении апельсиновых деревьев повис в теплом воздухе.
Поднялся ветерок. Смит шел и глубоко дышал. Отойдя от санатория так, что его не было видно, он остановился и замер. Он посмотрел вверх, в небо.
Он отбросил сигарету, которую курил, и раздавил ее каблуком. Затем выпрямил свое стройное тело, откинул назад свои темно-каштановые волосы, закрыл глаза, глотнул, расслабил пальцы рук.
Без малейшего усилия, только со слабым звуком, Смит мягко поднял свое тело от земли вверх, в теплый воздух.
Он устремился вверх быстро, спокойно и скоро затерялся среди звезд, уходя в космическое пространство…
СКАЗКИ И ЛЕГЕНДЫ ДВУХ ВЕКОВ
(Послесловие)
Ровно полвека назад, в 1926 году, начал выходить первый в мире журнал, целиком посвященный научной фантастике, — «Amagazine stories» («Удивительные истории»). Создателем журнала был Хьюго Гернсбек, в честь которого в Америке и по сей день присуждаются премии за лучшее научно-фантастическое произведение — премии Хьюго.
Но на самом деле история научной фантастики в США гораздо старше. Одной из задач нашей антологии было показать, как глубоко в прошлое уходят традиции фантастики в американской литературе.
Не надо быть специалистом, чтобы заметить, что научная фантастика привилась далеко не одинаково в развитых литературах мира. Так, относительно слабы французская и немецкая научная фантастика. Наоборот, необычайный расцвет переживает этот жанр в литературе США, Англии и нашей, советской литературе (а в последние годы и в литературе Японии).
Чем вызвана мощная струя фантастики в американской литературе? В первую очередь воинствующим техницизмом американской цивилизации, превратившей за полтора столетия некогда дикий континент в самую мощную индустриальную державу капиталистического мира. Но фантастика была присуща американской литературе и в доиндустриальный период — достаточно назвать открывающие нашу антологию имена Вашингтона Ирвинга и Эдгара По. Дело в том, что в создании американской нации участвовали две почти противоположные по своему мировоззрению и социальному положению группы людей.
Кто мог в XVII веке, когда закладывались основы будущих Соединенных Штатов Америки, отправиться на ненадежных судах того времени в многонедельное путешествие через Атлантический океан? При том, что это было в известной степени путешествие в никуда? С одной стороны, это были религиозные фанатики пуритане (английские кальвинисты), которые не нашли общего языка с правящей англиканской церковью и спасались от преследования. С другой стороны, это были всякого рода неудачники или искатели приключений, которым было нечего терять на старом континенте и которые мечтали разбогатеть на новом месте. Мечты. Люди, стоявшие на палубах кораблей, плывущих в Новый Свет, не могли не мечтать. Не здесь ли корни пресловутой «американской мечты» — центрального мифа американской политической жизни? Равные возможности для всех, никаких сословных перегородок — графов и баронов, бескрайние просторы незаселенных земель, сказочные природные богатства — все это легло в фундамент «американской мечты». Новейшим вариантом этого мифа уже в наши дни была джонсоновская доктрина «великого общества», сгоревшая в напалме вьетнамской войны.
