Александр Казанцев - Возвращение в грядущее (Фантастические романы с иллюстрациями)

— Умолкни, нечестивец, — яростно прервал И Скалий. — Не забывай, что Годдон и Саморра были уничтожены, хотя не существовало тогда ни обширных мастерских, о которых ты толкуешь, ни потребных кузнечных мехов, колб, наковален или тяжких молотов. И все же ты открыл колдунье наговоры и заклинания, с помощью чего из угля получается драгоценный камень, за что колдунье грозит костер Гаранта Полного Успокоения.

— Надо отдать ей должное, ваша всесвятость. Она воссоздала природные процессы, сумев использовать при этом неимоверно высокие давления.

— Которые погубили Годдон и Саморру?

— Нет. Неимоверно высокие давления Лореллея получала в своих, как она называла, «хлопушках». Ей удалось сохранить эти давления в прочном закрытом сосуде, где выращивались кристаллы алмаза.

— Итак, получение алмаза из угля, что никому из смертных недоступно, подтверждается свидетелем, а перстень с этим алмазом, в страхе и в целях подкупа переданный Мне обвиняемой, становится вещественным доказательством. Свидетелям занять прежние места. Высшинский прокуратий СС увещевания Кашоний получает слово для обвинения.

Меня передернуло от одной мысли, что обвинять прекрасную Лореллею, которую так сердечно и отважно защищал мой Никита, будет этот мерзкий папиец.

Он взошел на помост, встал рядом с папием и, взмахнув полой алой мантии, начал противным тенорком:

— Да свершится высший суд Твой, о Всевышний, каждое слово которого непреложная истина. Эта истина — перед нами во всей своей неприглядности, после слов лести, обращенных к И Скалию, Кашоний продолжал: — Перед нами, рядясь в роскошное платье, сбыв отродье с рук, стоит оборотень, смрадная ведьма. Посмотрите пристально на эту лживую личину. Через нее проступает уродство порока и злодейства, отталкивающее безобразие грязной ведьмы. Уродов тела и духа, подобных этой подруге Сатаны, надо безжалостно уничтожать, как сорняк на полях святой Землии нашей, осчастливленной сошествием на нее самого Всевышнего. И пусть грозной волей Своей да покарает Он презренную колдунью!

Я в отчаянии от своей несносной памяти, «кибернетической», как подшучивал надо мной Никита, сохранившей эту пакостную речь.

— Негодяй! — выкрикнула Лореллея.

— Лишаю тебя последнего слова обвиняемой за оскорбление преданного Мне Кашония, высшинского прокуратия увещевания, и объявляю приговор: Милость Моя беспредельна. Пусть ни одна капля черной крови ведьмы сей не осквернит Землии. А потому сжечь преступницу во дворе замка. И пусть очищающий огонь костра, под истошные крики ее, горит до тех пор, пока не станет известна тайна Годдона и Саморры высшинскому прокуратию увещевания Кашонию.

Таковы были заключительные слова гнусного судьи, безнравственного вершителя судеб людей Иноземли.

Описать события, происходившие вслед за тем, выше моих сил, и я вынуждена оборвать свои записи. Не могу возвращаться даже мыслью к пережитому…».

У Нади были все основания страшиться собственной памяти, способной воскресить пережитое.

После «суда» немые стражи с алебардами заставили «гостей замка» выйти на балкон.

Несчастную Лореллею свели вниз на каменный двор, где все тот же Кашоний суетливо распоряжался Гарантом Полного Успокоения и стражами в черных плащах.

Великопапий, уже без тиары, в своей нарочито скромной сутане, но с бесценными перстнями на пальцах, стоял в углу балкона, отгороженный рослыми телохранителями в двухцветной форме.

В невежестве своем И Скалий не понимал, и в мыслях не допускал, что у пришельцев нет желанного ему оружия и даже исчерпывающих сведений о нем. Он остро наблюдал за ними.

Вася Галлей в негодовании повернулся к Наде.

А Наде самой требовалась помощь, которую она черпала в близости невозмутимого Никиты.

О Джугий сошел вниз следом за своей несчастной женой, провожая ее в последний путь.

— О, Всевышний! — донесся снизу гадкий голос Кашония. — Нигде нет деревянного кола, чтобы врыть его посередине двора, где мы разложим костер.

— Разве у ворот нет каменных столбов? — с насмешливым спокойствием спросил И Скалий.

— Только Всевышний Разум мог с такой простотой и ясностью вразумить верного слугу своего! — восторженно отозвался Кашоний.

Воины в черных плащах, роняя на камни сухие сучья, переносили связки хвороста и сваливали их у запертых ворот.

Какой-то слуга замка тщетно пытался убедить дюжих наемников выпустить его во двор, поскольку он, как дозорный главной башни, обязан передать своему рыцарю важное донесение.

Наемники с ругательствами грубо втолкнули его обратно в дверь.

Так Великопастырь не узнал о важном для него сообщении.

Меж тем к замку выбитой в скалах дорогой безмятежно шел рамен в кожаной шляпе вожака табора и распевал на ходу веселые раменские песни.

Подойдя к воротам, он пронзительно свистнул, заложив в рот четыре пальца, а потом закричал:

— Эй вы, за стенами! Кто слышит пенье соловья, иль журавля курлыканье, иль слово человека? Мой табор услаждает знатных гостей прославленного Горного рыцаря. Дозвольте и мне пройти к своим раменам. Я песни новые несу и сам способен рассмешить.

Град стрел был ответом дерзкому рамену.

Он упал навзничь на дорогу и лежал с торчащей в груди стрелой.

А незадолго до этого он сидел на памятном дубу, сваленном «небесной силой» во время соревнования из луков.

Перед ним стоял закованный в латы коренастый вождь протеста Мартий Лютый.

Он убеждал атамана «лесных волков» присоединиться к нему для совместного штурма замка.

Их окружала пестрая толпа «лесных волков», кто в вывернутой шкуре, кто в кафтане с барского плеча, а кто в богатой одежде проезжего. Лютеры в кольчугах и шлемах выделялись среди них.

— Мне донесли. Враг человеческий из Святикана там. Пусть суд народа решит его судьбу! — убеждал Гневия Народного Мартий Лютый.

Гневий Народный встал с поваленного ствола и покачал головой.

— Не щадишь ты своих людей, вождь протеста. Думаешь, что он, как мышь, попался в мышеловке? Но у «мышеловки» неприступные стены. Да и штурм твой поведет к расправе над пленниками замка, именуемыми «гостями», а в их числе не только О Кихотий, но и сама вернувшаяся Надежанна.

— Как? Надежанна? Она не вознеслась на небо?

— Видно, путь на небо — двусторонний. Ты же сам встречал ее, когда она спустилась с облаков.