Он приближался к молчащим израненным скалам, ступая так, будто земля могла в любой миг разверзнуться под ним. Мерзкий страх сжимал ему сердце. Однако он шел, все так же размахивая ужасающе пустыми руками. Внезапно он остановился и посмотрел вниз, на пустыню, где стоял «Непобедимый». Его нельзя было увидеть, он находился за чертой горизонта. Роган знал об этом, но смотрел на рыжеватое у горизонта небо, постепенно покрывающееся кучевыми облаками. Сигналы зонда пели так слабо, что он уж и не знал – не иллюзия ли это. Почему молчит «Непобедимый»?
«Потому что ему нечего больше сказать», – ответил он сам себе. Скалы на краю обрыва, похожие на гротескные, изъеденные эрозией статуи, были уже рядом. Ущелье открылось перед ним, как огромный ров, залитый зыбкой полутьмой; лучи солнца не доходили еще и до середины склонов, покрытых черной щетинистой чащобой. Роган одним взглядом охватил все громадное пространство до каменистого дна на глубине полутора километров и почувствовал себя таким беспомощным, таким незащищенным, что невольно упал на колени, чтобы плотно прижаться к камням, как бы обернуться одним из них. Это было бессмысленно – ведь его не могли заметить. То, чего он боялся, не имело глаз. Лежа на чуть нагревшемся плоском камне, он смотрел вниз. Фотограмметрическая карта говорила совершенно бесполезную правду – она показывала местность с птичьего полета, в резком вертикальном ракурсе. И думать было нечего о том, чтобы сойти по узкой проплешине меж черных зарослей. Тут не двадцать пять метров каната надо бы иметь, а самое меньшее сто, да вдобавок понадобились бы какие-нибудь крюки, молоток, а ничего этого не было, его не снаряжали для скалолазания. Сначала эта узкая расселина спускалась довольно полого, потом обрывалась, исчезала под нависшим каменным карнизом и появлялась далеко внизу, уже сквозь синеватую дымку воздуха. Рогану пришла в голову идиотская мысль, что если б у него был парашют… Он упорно осматривал склоны по обе стороны от того места, где лежал, втиснувшись под большую выветрившуюся глыбу. Лишь теперь он ощутил, что из огромной пустоты, открывшейся под ним, тихо струится нагретый воздух. Действительно, абрис противоположного склона легонько вибрировал. Заросли аккумулировали солнечную энергию. На юго-западе он отыскал взглядом вершины шпилей, основания которых образовали каменные ворота – место катастрофы. Роган не узнал бы их, но они в отличие от всех остальных скал были совсем черные и блестели, будто облитые толстым слоем глазури: во время битвы «Циклопа» с тучей их поверхность, наверное, кипела… Но он не мог разглядеть сверху ни вездеходов, ни даже следов атомного взрыва на дне. Так он лежал, и вдруг охватило его отчаяние: нужно сойти туда, вниз, а дороги нет. Вместо облегчения – вот, мол, можно вернуться и сказать астрогатору: «Я сделал все, что возможно», – пришла решимость.
Роган встал. Какое-то движение в глубине ущелья, пойманное краем глаза, невольно снова пригнуло его к камням, но он выпрямился. «Если я буду то и дело распластываться, ничего у меня не выйдет», – подумал он. Теперь он шел по самому краю обрыва, ища спуск; время от времени наклонялся над пропастью и видел все то же: там, где склон был пологим, его облепляли черные заросли, а там, где не было зарослей, склон падал отвесно. Однажды под ногой у него оборвался камень и покатился вниз, увлекая за собой другие. Маленькая грохочущая лавина с разгону ударилась о косматую стену всего в ста шагах под ним; оттуда выползла струя сверкающего под солнцем дыма, покружилась в воздухе и с минуту повисела, будто высматривая, а Роган весь помертвел; через минуту дым рассеялся и беззвучно впитался в поблескивающие заросли.
Время приближалось к девяти, когда Роган, выглянув из-за очередной глыбы вниз, заметил на самом дне ущелья – оно тут заметно расширялось – светлое движущееся пятнышко. Руки у него задрожали; он достал из кармана маленький складной бинокль, нацелил его…
Это был человек. Бинокль давал слишком маленькое увеличение, лица нельзя было разглядеть, но Роган отлично видел, как он идет – медленно, слегка прихрамывая, будто волоча покалеченную ногу. Окликнуть его, что ли? Роган на это не решился. Нет, он пробовал: но голос его не слушался. Он ненавидел себя за этот проклятый страх. Но только знал, что теперь уж наверняка не уйдет. Он хорошо запомнил, куда идет этот человек – вверх по расширяющейся долине, к белесым конусам осыпей, – и бросился бежать в том же направлении по краю пропасти, перепрыгивая через зияющие трещины. Он бежал, пока дыхание, свистящее в мундштуке, не стало прерываться, пока не начало бешено колотиться сердце. «Это сумасшествие, я не могу так», – беспомощно подумал Роган. Он замедлил шаг, и именно тут открылась перед ним заманчиво широкая расселина. Ниже к ней с обеих сторон вплотную подступали черные заросли. Дальше наклон увеличивался… может, там есть карниз? Он окончательно решился, глянув на часы: почти половина десятого! Он начал спускаться, сначала лицом к пропасти, потом, когда наклон стал слишком крутым, повернулся и двинулся дальше, уже цепляясь руками, шаг за шагом; черная чаща была близко и словно жгла неподвижным молчаливым зноем. У него стучало в висках. Он остановился на косой каменной кромке, сунул левую ногу между ней и длинным выступом чуть повыше и глянул вниз. Метрах в сорока виден был широкий карниз, от которого спускалась отчетливо различимая нагая ступенчатая гряда, выступающая над кистевидными черными кустами. Но от этого спасительного карниза его отделял воздух. Роган поглядел вверх: он спустился уже метров на двести, а то и больше. Ему казалось, что от ударов сердца сотрясается воздух. Он несколько раз моргнул. Медленными движениями слепого начал разматывать канат. «Не будешь же ты уж настолько сумасбродным…» – заговорило в нем что-то. Боком двигаясь по кромке, наискось идущей вниз, он добрался до ближайшего куста. Его остроконечные отростки были покрыты ржавым налетом. Роган притронулся к кусту, неизвестно чего ожидая. Но ничего не случилось. Послышался лишь сухой скрипучий шелест, да из-под пальцев посыпалась ржавая пыльца. Роган потянул сильнее – куст сидел крепко; он обмотал его канатом у корней, еще раз потянул… во внезапном приливе смелости обмотал еще два куста, уперся и дернул изо всех сил. Кусты держались крепко, впившись в трещины скал.
Роган начал сползать вниз; сначала он еще мог тормозить, упираясь подошвами в скалы, но вскоре закачался и повис в воздухе. Он все быстрее пропускал канат под коленом, притормаживая его движением правого плеча и пристально глядя вниз; наконец опустился на карниз. Теперь он попробовал высвободить канат, дергая за нижний конец. Кусты не отпускали. Роган с размаху дернул несколько раз. Заело. Тогда он сел верхом на выступ карниза и снова начал дергать, всей тяжестью тела повисая на канате. Вдруг верхний конец каната, зловеще свистя, пролетел по воздуху и хлестнул Рогана по шее. Он весь затрясся. Сидел потом несколько минут – ноги так обмякли, что невозможно было двигаться дальше. Зато он снова увидел движущуюся внизу фигурку. Она уже немного увеличилась. Рогану показалось странным, что она такая светлая. И что-то необычное было в форме головы или, вернее, головного убора этого человека.
Он ошибся бы, если б думал, что худшее уже позади. Строго говоря, он этого не думал, но все же надеялся и, как оказалось, зря.
Дальше дорога была намного легче. Но вместо мертвых, ржаво хрустящих кустов появились другие, поблескивающие какой-то будто бы жирной чернотой, усеянные, словно мелкими плодами, утолщениями, которые Роган сразу узнал. Время от времени из них выплывали слабо жужжащие дымки, кружились в воздухе; тогда он замирал – ненадолго, иначе не добраться бы ему до дна ущелья. Некоторое время он двигался, сидя верхом на гряде, будто на коне, потом она стала более широкой и пологой, и уже можно было спускаться по ней, хоть и с трудом, цепляясь руками. Но Роган еле улавливал, в какой последовательности проходит этот длительный спуск, внимание его все время двоилось; иногда он продвигался так близко от кишащих «мушками» кустов, что их проволочные кисточки терлись о складки комбинезона. Но рои, которые плавали вверху, искрясь в солнечных лучах, ни разу не приблизились к нему.
