Тогда Лаптев сменил тактику. Он вытащил из шкафа обоюдоострый стальной треугольник — режущий зубец, деталь выпускаемых в Перевальске жаток.
Аккуратно подстелив под лампу газету — чтобы не сорить, — Лаптев принялся скрести резаком, истребляя нагло торчащее слово.
Но на исцарапанном, потерявшем блеск мраморе все так же отчетливо вырисовывалось: “СПИСКИ”. А в довершение всего разболелась бородавка, всю ночь смирно сидевшая на щеке.
Мнительный Лаптев побегал по кабинету, поохал, не сомневаясь уже, что у него рак и предстоит мучительная и неотвратимая погибель. А потом задвинул лампу под стол — в шкаф она не влезала — и побежал в исполкомовский буфет. И получасом спустя возвратился, пряча под полой небольшую трехгранную бутылку.
Опять пристроив лампу над газетой, Валентин Семенович прицелился и аккуратно капнул уксусной эссенцией. Сразу же зашипели и запрыгали мутные пузырьки, резко запахло; когда шипение утихло, а пузырьки опали, Лаптев салфеткой вытер впадину на мраморе и тихо застонал.
Нет, ошибки быть не могло: на том самом месте, где стараниями Лаптева была вытравлена ощутимая ложбинка, красовалось прежнее слово. Но это еще было не главное!
Оглядев стержень со всех сторон, Валентин Семенович увидел, что с безжалостной определенностью все пятнышки мрамора преобразовались: выстроились кудреватой вязью старой каллиграфии.
И хотя отдельные слова наслаивались друг на друга, не составляло никакого труда понять, что все это — страницы вчерашнего протокола, каким-то непостижимым образом вмонтированные в каменный стержень. Казалось даже, что листки свободно плавают в полупрозрачной толще камня, прижимаясь к поверхности то одной, то другою строкой.
Проще всего, пожалуй, было бы распахнуть окно и швырнуть лампу о мостовую, но исполкомовские окна по весне еще не открывали, да и не удалось бы ее, наверное, просунуть сквозь густую решетку. Кроме того, к основанию лампы был привинчен инвентарный номер, и в перечне, висящем у дверей, числилась под этим номером именно лампа настольная. А это предполагало, что данная лампа должна находиться в этом кабинете, а не, скажем, на мостовой.
Стараясь не смотреть на проклятую лампу, Валентин Семенович набрал номер внутреннего телефона:
— Петр Иванович, — сказал он неожиданно сам для себя заискивающим голосом, — поменяйте, пожалуйста, лампу.
— Перегорела, что ли? — отозвался завхоз. — Так до понедельника электрик на базе.
— Нет, — терпеливо пояснил Лаптев, — не лампочку, а всю лампу.
— А она что, неисправная?
— Все исправно, все цело, даже номерок висит.
— Так чего же ее менять?
— Петр Иванович, вы скажите, можете сейчас же заменить или нет? — потребовал Валентин Семенович.
— У вас какая: серая мраморная с зеленым абажуром?
— Да-да.
— У меня на складе точно такие же. Но вы заявку напишите, и как что — так я вам в первую очередь. Так сказать, родственные службы.
— Спасибо, — грустно сказал Лаптев и положил трубку: услышал знакомое покашливание.
— Уж вы-то должны знать, — Приват рассматривал на просвет листки протокола, кое-где порыжевшие от кислоты, — что подчистка, равно как и уничтожение документов, преследуется по закону.
Лаптев только горестно вздохнул.
— Протоколы, гражданин Лаптев, в огне не горят и в воде не тонут. На том не одно поколение чиновников стояло, и крепко стояло. Да и вы — встречал я в архивах кой-какие бумаги, — пользовались такою спецификой… Но, как видите, у медали есть и оборотная сторона.
— Отпустите меня, — вдруг просто попросил Валентин Семенович.
Приват закашлялся, прижимая ладони к впалой груди, и с брезгливым сочувствием посмотрел на Лаптева:
— Лично я бы вас вовсе не трогал. Вы мне крайне отвратительны, поскольку не интеллигент и подлец.
— Седой ваш — “интеллигент”, — прошептал Лаптев и потрогал бородавку.
— Седой, по крайней мере, натура совершенно цельная. Крут он, верно, но товарищ — настоящий. Впрочем, мы отвлеклись. Я здесь — лицо официальное и, в отличие от вас, даже выборное. И отпустить просто так, увольте, не могу.
— Чего же вы хотите? — Лаптев хотел еще добавить, что вчера от страха на него напала неудержимая икота, что валерьянка ни от чего не помогла, что не гасил свет и промучался добрую половину ночи бессонницей. Пришел на работу ни свет ни заря — а вчера дома накричал на девочек… И вообще приходится просить у того самого гнилого интеллигента, всю породу которых всегда в душе ненавидел… И боялся. Но — смолчал.
— Во-первых, списки, — сказал Приват, раскручивая свое кашне.
— Но я же сказал вчера: их у меня нет.
— Это не так. Не надо лгать. Пока что их действительно нет, но ваши подчиненные составят их не более чем за неделю.
— Сомневаюсь, данные утрачены…
— Я знаю, — ответил Приват, — смотрел. Надо будет — поможем. Люди у вас работают хорошие.
— Ладно, — согласился Лаптев, старательно не додумывая до конца свою мысль — чтобы Приват ее не подслушал.
— Позвоните сейчас же.
Лаптев помялся, но позвонил и отдал все необходимые распоряжения. Приват чуть усмехнулся:
— Вот так.
Валентин Семенович увидел, как слово “СПИСКИ”, такое неистребимое и отчетливое, исчезло — точнее, распалось на сетку прожилок.
— Видите, как просто? — спросил Приват. — А вы ножом, кислотою… Вы бы еще, извините, динамитом…
— А остальное? Ну, протокол…
— Протокол останется. Навсегда. Теперь второе. Соберите все разметки, которые вам дал Кочергин.
Лаптев рот раскрыл — но тут же решил, что это еще не самое страшное, и выложил на середину стола несколько листков.
— Жгите, — приказал Приват.
Бумаги горели в пепельнице минуты три — не более. Несколько лоскутков сажи пролетели по кабинету — Лаптев их поймал и препроводил в урну.
— Теперь третье, — сказал Приват, — вчера тот внезапный звонок нарушил э-э… процедуру и еще привел к некоторым нежелательным последствиям. Дабы не усугублять положение, вам надлежит пойти к председателю горисполкома и объяснить, что в его планы вкралась ошибка.
Валентин Семенович вообразил, как входит в кабинет со светлыми панелями и втолковывает “Самому”, что затея с ускоренным разворачиванием строительства на кладбище — проявление элементарной некомпетентности, головотяпство и бездушие… — и затрясся, смеясь и стеная.
— Не надо так нервничать, — посоветовал Приват, — мало ли какие ошибки бывают. Главное — их вовремя осознать, исправить и не повторять.
