Ничего не сделал Господь. Ни молнии не послал, ни милицейского наряда. И волна обжигающего, ослепительного гнева, поднявшись откуда-то снизу, затопила Дмитрию голову. Всё расплылось перед глазами, всё смазалось, утекли куда-то цвета и звуки. Зато накатил холод, продрал по спине ледяными коготками. Серая мгла клубилась вокруг, дышала первозданной тишиной, и лишь у невидимого горизонта что-то угрожающе рокотало.
Заплёванный тамбур, хлопающая дверца между вагонами, вдумчиво курившие мужики - всё это осталось, но замерло, напоминая музей восковых фигур. Они были здесь - и вместе с тем где-то далеко-далеко, в каком-то ином слое.
Зато Валера был тут, рядом. Правда, не так уж легко было его узнать - и следа не осталось от его полноты. Гибкий, поджарый, совершенно лысый. Заострившиеся уши, узенькие буравчики глаз, и оскаленная морда… нет, не бывает у людей столько зубов. И когтей таких тоже не бывает. Какая мерзость!
Дмитрий задыхался от отвращения. От ненависти к этому отвратительному созданию, поднявшему свой поганый язык на Господа, на Спасителя мира. Такой твари не место под солнцем! И под луной тоже.
В руке как-то сам собой обнаружился меч - багровый, пылающий немыслимым жаром. И не требовалось даже махать им, меч сам знал, что делать. Вырвавшись из его ладони, точно освободившаяся птица, клинок полетел навстречу Валере, на миг задрожал в сером воздухе у самого его лица - и беззвучно впился между глаз.
Если Валера и кричал, то услышать его было нельзя. Все его крики вобрала в себя равнодушная тишина. Как губка.
Враг, ещё недавно столь жуткий, упал сперва на колени, а потом тяжело завалился набок. Хлестала из него серая, как осенний дождик, кровь. Впитывалась в пыльный пол, и жадно тянулись к ней ворсинки сизого мха - эта странная растительность, оказывается, водилась и тут.
А пылающий клинок исчез. Выполнил дело - и хватит.
Дмитрий стоял над трупом, не чувствуя ни торжества, ни гнева, ни даже горечи. Опять всё та же пустота. Может, остаться навсегда в этой серости, где ни радости, ни боли, где вообще нет никакого смысла?
На миг его замутило, и машинально он произнёс: "Помилуй, Господи! Защити и сохрани".
И разом вернулись звуки. Схлынула серость, появились краски, и время, спохватившись, поплыло в обычном ритме. Точно ничего и не было - ни меча, ни трупа.
Трупа и впрямь не было. Живой Валера сидел на полу, тихо скулил, размазывая кровь по бритой физиономии. Воинственности в нём не осталось ни на грош. В его бормотании трудно было что-либо разобрать - разве только повторяющееся: "Гады! Суки! Ведь обещали же! Обвели!"
Потом он скользнул по Дмитрию взглядом уличной дворняжки, тоненько взвизгнул - и, вскочив на ноги, рванул на себя дверь в соседний тамбур.
И сейчас же курившие мужики оживились. "Слышь, Андрюха, это чего было-то?" - "Да бомжара какой-то. А может, по обкурке?" - "Да не было тут никого, зуб даю!"
Не дожидаясь, пока комментарии перекинутся на его персону, Дмитрий вернулся в вагон.
Как и следовало ожидать, место его оказалось занято пухлой дамой с "химией" на голове. Дама одарила его взглядом змеи, готовой защищать своё гнездо до последней капли яда. Дмитрий, впрочем, и не посягал. Молча забрав свою сумку, он пристроился неподалёку в проходе.
– Привет, привет! Проходи на кухню. Там у нас, извини, малость не прибрано… Ну, сам понимаешь.
Иван кивнул. Чего уж не понять - когда у людей такое горе, не до веника с совком.
Дмитрий потащился следом за гостем. За вторым.
Первый уже сидел за столом, задумчиво прихлёбывал чай и деловито копался ложечкой в розеточке с вишнёвым вареньем. Игорь всегда был сладкоежкой. Ещё со школы.
– Приветствую, - входя, пробасил Иван, и Игорь, приподнявшись, вяло пожал ему руку.
Игорь с Иваном вообще держались друг с другом настороженно. Слишком уж разные позиции.
– Чаю наливать? - гостеприимно спросил Дмитрий.
– Давай, - разрешил Иван, опускаясь всей своей могучей массой на жалобно всхлипнувшую под ним табуретку. - Ну как там?
– Да всё так же, - вздохнул Дмитрий, выцеживая из заварочного чайника последние жалкие остатки. - Был я там сегодня. Сразу как из монастыря приехал.
– Так ты не рассказал, чего это вдруг тебя к старцу Сергию понесло? - подал голос Игорь.
– Да вот… - замялся Дмитрий. - Это вообще отдельная тема, Игрек. Потом как-нибудь.
Игоря ещё со школы называли Игреком. Никто уже и не помнил, почему. Возможно, так трансформировалось имя "Игорёк".
– В общем, Сашка по-прежнему в реанимации. Ну что сказать? Состояние тяжелое, прогнозы неопределённые. Остаётся лишь на Господа уповать.
Все трое одновременно перекрестились.
– Переломы - это ещё ладно, - продолжал Дмитрий. - Там такие переломы, что легко срослись бы. Главное - это черепно-мозговая травма. Из-за неё он и в коме. Томографию надо делать, но сегодня какие-то проблемы были с техникой…
– Да это они толсто на деньги намекают! - предположил Иван. - На баксы! Небось, сразу бы и аппаратура заработала.
– Да не похоже вроде, - усомнился Дмитрий. - Там лечащая врачиха - тётка вполне нормальная, Лариса Викторовна. Тоже православная, кстати. Мы с ней поговорили… К отцу Григорию ходит, на Малой Никитской. И Сашку ей действительно жалко. А деньги… Деньги, конечно, понадобятся… у них же некоторых препаратов нет, надо самим доставать. У меня где-то было записано, полез он за бумажкой.
– Ты, если надо, сразу говори, не стесняйся, - предложил Иван. - Долларов пятьсот я тебе хоть сегодня занять могу, если больше - с народом потолкую, у нас в приходе. Есть, представь себе, и вполне денежные люди, притом воистину благочестивые.
– Я у себя уже договорился, - перебил его Игорь. - У нас люди тоже скинуться готовы.
Дмитрий с благодарностью посмотрел на друзей. Вот ведь сами узнали, примчались, денег дают. Эх, если бы эта проблема решалась деньгами!
– Спаси Господи, ребята, - сказал он. - Пока у меня кое-какие сбережения есть, если надо будет, я свистну. Только там ведь действительно всё очень плохо.
– Анька-то как? - глядя в пол, глухо спросил Иван.
– Ну как? Сам понимаешь, как. Держится. Она молодец.
Она действительно держалась молодцом. Когда он, сразу с вокзала, примчался в больницу - молча прижалась к нему, несколько секунд стояла молча, а он с болью вглядывался в её лицо. Такое родное - и такое изменившееся. Тени под глазами, заострившиеся скулы, тонкая, едва заметно подрагивающая розовая веточка губ. "Ну, пойдём к нему! - наконец прошептала она. - Только не пугайся".
Там было от чего испугаться. Бледного до синевы Сашку (и куда делся летний загар!) всего истыкали какими-то гибкими шлангами, трубками. Голову выбрили до гладкости - и она оказалась ещё бледнее, чем неподвижное лицо. К голове тоже тянулись чёрные провода датчиков. Рядом тихонько жужжал приборчик с бледно-зеленоватым дисплеем. Там, на дисплее, струилась кривая, более всего походившая на сплющенную синусоиду. "Энцефалограмму снимают, - тем же свистящим шопотом прокомментировала Аня. - Говорят, не лучше и не хуже. Ровная такая…"
