— Человек в тзиен денведах? — удивленно переспрашиваю я. Санда взирает на меня, как на неразумное дитя.
— Что тут такого? Люди служат в Денве уже двадцать лет, как и драки в вооруженных силах Земли.
— На чем этот Эрнст Брандт специализировался во время службы в Денве? — задает вопрос Заммис. Санда тычет пальцем в свой монитор.
— Он служил в военной разведке и носил кличку Жнец.
— Как это понять?
— Сельскохозяйственный термин с неясным для меня смыслом, — признается детектив.
— Кажется, я понял! — воодушевляется Заммис. — Некоторые из людей называют «Мрачным жнецом» смерть.
Мне его воодушевление не передается.
Джерриба Заммис подходит к окну и смотрит на примыкающий к космопорту торговый центр. Там медленно бродят люди и драки, рассматривающие витрины; движущиеся тротуары заполнены покупателями и праздношатающимися.
— Скажи-ка, Мирили Санда, если бы мы могли выбирать из двух кораблей, то какова вероятность, что второй корабль походил бы на «Эол» и их команды оказались бы похожи?
— Честно говоря, Джерриба Заммис, я видывал много кораблей похуже «Эола» и совсем немного — лучше.
— А как быть с контактами капитана-владельца с «Тиман Низак»?
— Корабль, оборудованный для посадки на Тимане, отличается определенной спецификой, иначе ему там нечего делать. «Низак» — крупнейшая тамошняя корпорация, занимающаяся межпланетной торговлей. Любой дракский или человечий корабль, участвующий в торговле с Тиманом, вряд ли минует «Низак» или ее партнеров.
Заммис отворачивается от окна.
— Значит, это простое совпадение?
Санда разводит руками.
— Очень может быть.
Заммис говорит, снова глядя в окно:
— Санда, передай свои сведения в имение. Дядя уже мог вернуться. Пусть Тай все ему покажет. Решение принимать дяде, а не мне.
— Откуда он должен вернуться? — удивляюсь я. Заммис бросает на меня непонятный взгляд.
— С лыжной прогулки. С утра он поехал кататься на лыжах. Мне ясно, что спрашивать с кем и зачем не приходится.
— Кстати, что означает название корабля — «Эол»? — спрашивает Заммис у Санды.
— Это название кораблю дал сам Мосс, — рапортует всезнайка Санда. — Оно не английское, я выяснял. Оказывается согласно верованиям древнего земного племени греков, Эолом звался бог ветров.
— А, греки! Зевс, Афины, Аристотель и все такое прочее?
— Именно.
Я смотрю на Джеррибу Заммиса и подсказываю:
— Люди часто присваивают названия своим машинам и прочему имуществу. Я слышал, как они обращаются с нежными словечками к своему оружию, каскам, амулетам, вездеходам, летательным аппаратам, походным кухням, искусственным спутникам. Обычно с помощью такого обращения предмет одушевляется, превращается в друга, товарища. Но специальных правил и традиций, связанных с этим, не существует.
Заммис задумчиво почесывает подбородок.
— Вообще-то я заметил нечто подобное и на Земле. Например, первый адъютант Бейна Уитли неизменно обращался к своему компьютеру «сука». Хотя не припомню, чтобы похожая привычка была и у дядюшки. Как называются другие корабли, принадлежащие Моссу? — Вопрос обращен к Санде.
— Один назван в честь Макса Стирна, служившего вместе с Моссом пилотом. Его корабль и команда погибли в восстании на Булдахке вскоре после увольнения Мосса из ВВС Земли. Третий называется «Эдмунд Фитцджеральд» в честь речного судна компании «Коламбия Лайн», затонувшего вместе со всем экипажем на Земле в 1975 году прошлой эры.
— Джетах, — говорю я Джеррибе Заммису, — в бизнесе я не смыслю, но навязчивое присвоение кораблям названий в честь погибших пилотов и затонувших судов выдает излишнюю угрюмость характера.
— Зато еще раз напоминает о необходимости страховки в таком дальнем путешествии, — отзывается Заммис. — В общем, я бы предпочел еще подождать и полететь на другом корабле, пока что не прибывшем на планету. Но окончательное решение — за дядей.
В имении мы застаем хаос, почти не поддающийся контролю, несмотря на все усилия Тая. Ундев Орин, Мизи Унтав и остальные слуги мечутся с этажа на этаж, из крыла в крыло, таская вещи. Добравшись до своей комнаты, я убеждаюсь, что мои пожитки уже собраны.
Я возвращаюсь в вестибюль и иду следом за Джеррибой Таем в его кабинет, где застаю Заммиса: тот оседлал дальнюю связь и диктует инструкции одновременно в несколько адресов. Тай приступает к аналогичному занятию. Дождавшись паузы, я интересуюсь, что происходит?
Сначала Тай глядит на меня так, словно не может сообразить, кто я такой и какое имею отношение ко всей этой суматохе. Потом приподнимает брови, что означает узнавание, и отвечает:
— Завтра «Эол» отбывает на Тиман. Перед погрузкой надо успеть закончить миллион дел. — И он принимается вводить в аппарат очередной номер.
— Почему такая спешка? — Я злюсь на них и на себя, потому что меня охватывает паника. — Меня никто не спрашивал, когда я бы хотел вылететь!
— Совершенно верно, — коротко отзывается Тай.
— А если я откажусь?
Тай бросает на меня спокойный взгляд.
— Откажешься — не полетишь. — Он хмурится и заключает вполголоса, чтобы не расслышал Заммис: — Язи Ро, у меня нет привычки соваться с непрошеными советами, но в твоем случае я сделаю исключение. Тебе просто необходимо изучить Талман.
После этого выговора Джерриба Тай переключает внимание на своего абонента.
Мне почему-то не терпится перекинуться словечком с человеком. Ундев Орин подсказывает на бегу, что Дэвидж у себя в пещере. Прогулка до пещеры в сгущающейся вечерней мгле меня не прельщает. Правда, раньше планета Дружба представлялась мне слишком холодной и враждебной, а теперь, когда предстоит перелет на Тиман, ее тающий лед, синие полоски в сером небе и ревущее море кажутся чем-то привычным и совершенно необходимым.
Еще раньше, обсуждая с Дэвиджем возможность следования талме Зенака Аби и полет на Тиман, я принял решение не отказываться от путешествия. Если существует шанс установить мир, то я не могу не полететь, иначе буду до конца жизни враждовать с самим собой. Вздорная реплика, адресованная Джеррибе Таю, была вызвана недовольством щепки, подхваченной потоком и неспособной повлиять на события. Но мне все равно страшно — что правда, то правда.
У входа в пещеру я слышу приятный голос, поющий на плохо знакомом мне языке. Скорее всего это японский — человечий язык, на котором изъяснялась большая часть пленных, захваченных нами после битвы в Бутаане-Жи. Язык поющего человека и его дочери.
Но мелодия, доносящаяся из пещеры, не печальна. Скорее она напоминает мне песни, которые пел Пина перед мгновениями нашей любви. Я побаиваюсь оторвать Киту Ямагата и Дэвиджа от интимного занятия, но страх пропадает, когда раздается рев Дэвиджа: «Черт!» За этим традиционным свидетельством человечьего гнева следует звон бьющейся посуды. Песня Ямагата прервана.
