После таких откровений Ральфа Торенссена больше ни о чем не расспрашивали. Но, как оказалось, информировали о его появлении заокеанских коллег по ремеслу – тех, что с горячим сердцем и чистыми руками…
– Хотите знать мое мнение, мистер Торенссен? – человек в сером костюме тоже поставил чашку на столик, напротив чашки американца. – Мое личное мнение?
– Готов вас выслушать, – вежливо ответил пилот. Обращались с ним хорошо, и он не имел никаких претензий к местным спецслужбам. Понимая всю уникальность ситуации, он не требовал ни адвоката, ни визита представителя американского посольства. Все должно было решаться не им, Ральфом Торенссеном, и не этим сотрудником службы безопасности, сложную фамилию которого пилот не смог запомнить.
– В ваше сознание вколотили очень прочную, но совершенно неправдоподобную схему. Марсианская экспедиция, золото Сидонии, Сфинкс, проникновение в иной мир и так далее. Марсианское золото – это красиво, но история совершенно фантастическая, какой-то космический боевик, согласитесь.
Ральф Торенссен счел за лучшее промолчать, и только неопределенно качнул головой.
– Согласно этой фантастической схеме, придуманной, скажем, вашим Стивеном Кингом, – неторопливо продолжал человек в сером, – вы убеждены в том, что попали под воздействие некой сверхразумной – возможно – структуры, которую вы называете Марсианским Сфинксом.
– Не только я называю, – заметил Ральф.
– Ну да, ну да, – покивал серый. – Название давнее. Итак, вы считаете, что попали под воздействие Сфинкса. Однако, совершенно точно – и не вчера – установлено, при помощи ваших же автоматических космических аппаратов, что никакого искусственного образования, похожего на человеческое лицо, на Марсе, в Сидонии, нет, а есть вполне естественный, природный скальный массив, лишенный каких-либо намеков на антропоморфность. Тот давний снимок «Викинга» – всего лишь игра света и тени. Однако, схема или, если хотите, матрица определяет именно такое ваше представление о вашей деятельности, какое вы нам изложили…
– Благодаря воздействию психотропных препаратов, – вставил Ральф Торенссен.
Человек в сером откинулся на спинку кресла:
– Такова специфика нашей работы и, думаю, вы это отлично понимаете, мистер Торенссен.
Пилот поспешно поднял руки над головой, словно собираясь немедленно сдаться в плен:
– Видит Бог, у меня к вам нет никаких претензий. Работа есть работа. Не сомневаюсь в том, что наши парни в подобном случае поступили бы точно так же. Так что вы там о матрице? Хотите стать для меня этаким Морфеусом?
– В некотором роде да, – согласился собеседник. – Вы представили нам все как некий секретный эксперимент. Мы… м-м… проникли в ваше сознание, вернее, развязали вам язык – и наткнулись на матрицу, на вложенную схему. Пробраться глубже, к истине, мы не смогли – матрица оказалась нам не по зубам. Остается надеяться на то, что ваши специалисты – а у вас, безусловно, очень хорошие специалисты – поделятся с нами рецептом изготовления такой матрицы и вы сможете вернуться домой. – Человек в сером улыбнулся. – Ведь мы давно уже, вроде бы, не враги, а стратегические партнеры.
– Думаю, нашим странам удастся договориться и найти взаимопонимание в этом вопросе, – улыбкой на улыбку ответил Ральф Торенссен. – Если, конечно, в мою черепушку на самом деле запихали какую-то матрицу.
– Запихали, запихали, не сомневайтесь, – человек в сером убежденно покивал. – А вот под этой матрицей, под схемой, находится тот слой, до которого нам так и не удалось добраться. Там – истина, мистер Торенссен.
– И какая же это может быть истина? – полюбопытствовал пилот. – Ей-богу, мне самому интересно.
Собеседник подался к нему и, понизив голос, доверительно сообщил:
– Секретный эксперимент с вашим участием, мистер Торенссен, – это повторение того трюка – только на гораздо более высоком уровне, – который ваши ученые когда-то проделали с известным эсминцем «Элдридж».
– Понятно, – несколько озадаченно протянул Ральф Торенссен. – Вы имеете в виду телепортацию?
– Именно. – Человек в сером вновь погрузился в кресло. – Именно телепортацию живого организ…
… «…переживает состояние измененного сознания, очевидно, круга, близкого как сумеркам, так и онейроиду. Сновидение вторгается в реальность в форме зрительной псевдогаллюцинации, далее следует бредовая интерпретация переживаний, амнезия отсутствует. Эмоционально холодное реагирование на поступок, зрительные и слуховые псевдогаллюцинации, отсутствие эпилептического анамнеза и изменений ЭЭГ также позволяет дифференцировать данную нозологию от эпилептического психоза, хотя, конечно, нельзя теоретически исключить существование смешанных психозов…»
Виктор Павлович Самопалов закрыл книгу, скользнул взглядом по обложке: «Психический мир будущего». Положил книгу на прикроватную тумбочку и потер глаза. Тишину палаты нарушала только упорно бьющаяся о стекло бестолковая муха, не замечающая распахнутой настежь форточки.
«Вот так и я, – подумал доктор Самопалов. – И не только я. Отнюдь не только я. Бьемся о стекло, а выход рядом. Но мы его не видим…»
Игорь Владимирович Ковалев сидел на своей койке и, повернув голову вбок, разглядывал что-то на голой больничной стене. Лицо его было спокойным, даже умиротворенным, словно он видел на стене какие-то исполненные глубокого смысла картины или знаки, несущие отдохновение душе. Доктор Самопалов по-хорошему позавидовал ему.
Впрочем, теперь он был не доктором, а пациентом. Пациентом собственного отделения психиатрической больницы.
Их было только двое в четырехместной палате. Коллеги удовлетворили просьбу Виктора Павловича и, во-первых, Игорь Владимирович Ковалев был возвращен к осознанной жизни из перманентного забытья, а во-вторых, устроен в одной палате с его бывшим лечащим врачом. Доктор Самопалов изменил свое мнение и теперь полагал, что человек, упорно именующий себя Демиургом, не представляет угрозы для окружающего мира. Дело здесь было не в Демиурге.
Он сел на кровати, опустил ноги на пол и нашарил тапочки. Потом поднялся и взял с тумбочки принесенную женой вчерашнюю газету. Ковалев продолжал созерцать стену палаты, по-прежнему как будто бы не замечая ничего вокруг.
В газете была напечатана статья бывшего рок-музыканта Dingo «Лицо на Марсе – лик Христа».
«Ситуация прояснилась, – писал Dingo по поводу фотографий, сделанных космическим аппаратом «Mars Global Surveyor», – «лицо» не только вполне антропоморфно и, разумеется, искусственно, но и в целом подобно лику Христа! Сопоставляя его с изображением на легендарной Туринской плащанице, невозможно не найти упрямого сходства в формах и пропорциях абрисов, в общей схожести «фотогенического плана», угадываемого взгляда, с присущим обоим и свойственным православным иконам «божественным умиротворением» и вселенским спокойствием… Последнее особенно свойственно марсианскому изображению, как бы взирающему с толерантностью и снисхождением… Не может все это ускользнуть от внимательного изучения, в силу свойственной всем изображениям Иисуса Христа «мистической власти» над взирающими!»
