— Ты пережил Черную Чуму, — произнес Бойд. — Видел римские легионы. Сам слышал рассказы о завоеваниях Аттилы. Следил за крестовыми походами. Ходил по улицам древних Афин…
— Афины мне почему-то никогда не нравились, — сказал Луи, — зато я прожил какое-то время в Спарте. И Спарта, я тебе скажу, действительно того стоила.
— Насколько я понимаю, ты образованный человек… Где ты учился?
— Однажды в Париже, в четырнадцатом веке. Потом в Оксфорде. После этого — в других местах. Под разными именами. Так что, если кто попытается проследить мою жизнь по университетам, которые я посещал, ничего не выйдет.
— Ты мог бы написать книгу, — сказал Бойд, — и она побила бы все рекорды по числу проданных экземпляров. Ты стал бы миллионером. Одна книга — и ты миллионер!
— Я не могу позволить себе стать миллионером, потому что не могу быть на виду, а миллионеры слишком заметны. Кроме того, я не стеснен в средствах. И никогда не был стеснен. Для человека с моей биографией всегда найдутся только ему известные клады, и у меня есть несколько собственных тайников. Так что я вполне обеспечен.
«Конечно же, Луи прав, — подумал Бойд. — Он не может стать миллионером. Не может написать книгу. Ни в коем случае он не может позволить себе стать известным или хоть каким-то образом заметным. В любой ситуации он должен оставаться совершенно неприметным, безликим. Принципы выживания, говорил он. И это органическая их часть, хотя далеко не все. Луи упомянул искусство предвидеть неприятности, способность предчувствовать. Кроме того, нужны и мудрость, и смекалка, и определенная доля цинизма, которая приобретается человеком с годами, и опыт, и умение разбираться в характерах, и знание внутренних побуждений человека, и понимание власти — любой власти: экономической, политической, религиозной… Да полно, человек ли он? Или двадцать тысячелетий превратили его в какое-то высшее существо? Может быть, он уже сделал тот шаг, что вынес его за пределы человечества, в ряды существ, которые придут нынешнему человеку на смену?»
— Еще один вопрос, — сказал Бойд. — Как появились эти «диснеевские» рисунки?
— Они были выполнены позже других, — ответил Луи. — Но кое-какие из ранних рисунков в пещере тоже сделал я. Например, медведь, который ловит рыбу, — мой. Я давно знал о гроте. Нашел его когда-то случайно, но никому не говорил. Так, безо всяких причин. Просто люди иногда оставляют для себя такую вот ерунду, чтобы казаться самим себе позначительнее. Я, мол, знаю что-то такое, чего ты не знаешь… Глупая забава… Но позже я вернулся, чтобы расписать грот. Рисунки в пещере были такие серьезные, строгие… Столько в них вкладывалось этого глупого колдовства. А мне казалось, что живопись должна дышать радостью. Когда племя ушло из этих мест, я вернулся и расписал грот просто для собственного удовольствия. Как тебе, кстати, эти рисунки, Бойд?
— Отличные рисунки. Настоящее искусство, — ответил Бойд.
— Я боялся, что ты не найдешь грот, а помочь тебе никак не мог. Однако я знал, что ты заметил трещины в стене, потому что наблюдал за тобой, когда ты смотрел в ту сторону. Я надеялся, что ты вспомнишь об этом. И рассчитывал, что ты найдешь отпечатки пальцев и свирель. Все это, конечно, просто удачное совпадение. Я ничего не планировал, когда оставил в гроте свои вещи. Свирель, конечно, выдавала меня сразу, и я надеялся, что ты, по крайней мере, заинтересуешься. Хотя здесь, у костра, ты ни словом не обмолвился о находке, и я решил, что шанс упущен. Но когда ты припрятал и унес с собой бутылку, я понял, что мой план сработал… А теперь самый главный вопрос. Ты собираешься оповестить мир о рисунках в гроте?
— Не знаю. Мне нужно будет подумать. А как бы тебе хотелось?
— Я, пожалуй, предпочел бы, чтобы ты этого не делал.
— Ладно, не буду, — сказал Бойд. — По крайней мере какое-то время. Что-нибудь еще я могу для тебя сделать? Тебе что-нибудь нужно?
— Ты сделал самое для меня главное, — сказал Луи. — Ты узнал, кто я. Или что я. Сам не понимаю почему, но это для меня очень важно. Видимо, тревожит полная безвестность. Когда ты умрешь, — а это, я надеюсь, случится еще не скоро, — на свете снова не будет никого, кто знает. Но память, что один человек знал и, более того, понимал, поможет мне продержаться века… Подожди минутку, у меня кое-что для тебя есть…
Он поднялся, забрался в палатку, потом вернулся и вручил Бойду листок бумаги. Своего рода топографический план.
— Я тут поставил крестик, — сказал Луи. — Чтобы пометить место.
— Какое место?
— Место неподалеку от Ронсесвальеса, где ты найдешь сокровища Карла Великого. Телеги с награбленным добром смыло потоками воды и пронесло вдоль каньона. Но они застряли на повороте, у той каменной баррикады, о которой я говорил. Ты там их и найдешь, очевидно, под толстым слоем галечника и нанесенного мусора.
Бойд оторвал взгляд от карты и вопросительно взглянул на Луи.
— Дело стоящее, — сказал Луи. — Кроме того, это еще одно доказательство в пользу моего рассказа.
— Я поверил тебе, и мне не нужно больше доказательств.
— Все равно. Это не помешает. А теперь пора уходить.
— Как «пора уходить»? Нам еще очень о многом нужно поговорить.
— Может быть, позже, — сказал Луи. — Время от времени мы будем встречаться. Я об этом позабочусь. Но сейчас пора уходить.
Он двинулся по тропе вниз, а Бойд остался сидеть, провожая его взглядом. Сделав несколько шагов, Луи обернулся.
— Мне постоянно кажется, что пора уходить, — произнес он, как будто поясняя.
Бойд встал, но, не трогаясь с места, продолжал смотреть вслед удаляющейся фигуре. Ощущение глубочайшего одиночества вызывал у него уже один вид этого человека. И вправду, самого одинокого человека на всей Земле.
Он возвращался домой, когда вновь услышал звук мотора модели «Т». Вот уж не тот звук, который можно с чем-то спутать, — и ведь это не впервые за последние дни, что звук долетал к нему издали, с шоссе. Удивительная история: ведь, по его сведениям, ни у кого во всей стране не было больше модели «Т» Ему доводилось читать — где? — вероятно, в газете, — что за старые машины, такие, как модель «Т», нынче выкладывают большие деньги, хотя смысл подобной покупки оставался за пределами его понимания. Кому в здравом уме нужна модель «Т», когда вокруг полно современных, бесшумных, сверкающих автомобилей? Но в эти сумасбродные времена не разберешься, что люди делают и зачем. Не то что в прежние деньки, однако прежние деньки давно миновали, и все, что остается, — приноровиться как умеешь к нынешним правилам и порядкам.
