Интели, сказал Жилин. Интели, умеющие дать в морду. Взявшие всю полноту власти. Пек — президент. Полный Братищев на книжном развале. Рубль к доллару — два к одному. Бандюки, легально устанавливающие курс. Ананасы в мусорных баках. Милиция, отстреливающая небритых гангстеров прямо посреди столицы… Что тут у вас еще… сугубо реального?!
Жилин, сказал Римайер, если бы ты знал, как я устал. Мне надоело спорить. Всю жизнь я спорю и с самим собой, и с другими людьми. Я всегда любил спорить, потому что иначе жизнь — это не жизнь. Но я устал именно сейчас…
Римайер, сказал Жилин, у меня опять дежавю. Это я говорил тебе — слово в слово, там и тогда, Римайер.
Что ж, Жилин, сказал Римайер. Тогда иди, Иван, сказал Римайер.
Куда, спросил Жилин.
Ну не будешь же ты здесь ночевать, Ваня, растолковал Римайер. Здесь и не на чем… Запоминай адрес. Там тебя примут. Вдове сорок пять, дочери двадцать, сыну одиннадцать. Нешумная семья, почтенная хозяйка. Писать тебя там никто не будет, точно. Впрочем, вам самому решать, Жилин.
Что решать, свалял Ваньку Жилин.
Ва-а-аня, укорил тоном Римайер. Вот двери. Одна — на лестницу, там можно на такси. Вторая — в санузел. Сейчас опять модно совмещенный. Ванна. Вакуумный тубусоид я вам одолжу — вернете ТАМ. Да, учтите, у нас здесь август, лето… Горячую воду отключили до девятнадцатого включительно. Так что надобно будет потерпеть. Вы не морж, не тунгус? Ах да, вы же сибиряк… Настырные они…
…Жилин грозно запыхтел и принялся выкарабкиваться из глубочайшего кресла. маюль, здесь и теперь
Эдуард Геворкян
ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ,
или Как и почему я не написал «Страну Багровых Туч-2»
Чертков уверяет, что первый разговор о Проекте «Время учеников» имел место в 1993 году, в Репине, в самый разгар «Интерпресскона», когда практически все, что могло быть выпито, — было выпито. Мне вспоминаются иные дни, но я, возможно, ошибаюсь: ложная память порой выкидывает презабавнейшие фортели, причем не всегда отличишь, где истина, а где ее мороки. Другое дело, что тот же Чертков клянется всеми святыми (однако!), что не помнит, когда идея Проекта пришла к нему голову. Невнятные слова о пролегоменах идеи, которые, мол, витали в воздухе, а ему будто бы давно хотелось чего-то этакого, звучат неубедительно, да и глаза при этом он отводит в сторону, рассматривая этикетку на пивной бутылке так внимательно, словно на ней начертаны знаки конца света или тайные письмена адептов Хонсу, видимые и ведомые лишь ему одному. Впрочем, поначалу я не обращал на все эти детали никакого внимания, ограничиваясь лишь шуточками насчет того, что идеи, витающие в воздухе, — легковесны.
Однако задумка тогда показалась забавной, достойной и вызвала некоторое возбуждение присутствующих.
С ходу начали составлять списки участников. Речь шла, если оперативная память мне не изменяет, о том, что приглашение в Проект — своего рода награда, оценка деятельности и высший балл писателю, достойному именоваться учеником. То, что сборник может оказаться полигоном для начинающих или поводом для оттяжки коллег из смежных жанров, не могло присниться и в страшном сне Черткова. Впоследствии, в первой книге Проекта, он изложит в своих комментариях, как это выглядело с его точки зрения. Не нам судить, как все было в действительности.
Каюсь, тогда я и впрямь воспламенился идеей. Соблазн был велик: во-первых, достойно отметим вклад братьев Стругацких в развитие советской фантастики, а во-вторых, заодно и сами отметимся — вот они мы, продолжатели славного дела. Никто даже не вспомнил слов известного человека: «Эпигоны портят все!» А ведь этот завет нам следовало, как сказал бы другой, не менее известный деятель (не человек), «начертать остриями алмазных игл в уголках наших глаз». Увы, глаза нам застил туман тщеславия.
Начали шумно делить наследство, пардон, произведения — кому что «продолжать». Поскольку было очевидно, что хиты расхватают сразу и пойдет рубка на самых известных вещах, я прикинул, что ранние произведения останутся незалапанными, а значит, на них легче и проще отстебаться. Совесть тогда молчала. Поэтому и остановился на «Стране Багровых Туч».
Надо сказать, что именно к этому произведению у меня было странное отношение. С одной стороны, конечно, перечитал его в свое время немереное количество раз. С другой — не мог забыть первого впечатления, когда в руки мне попала книжка в «золотой серии» или, как сейчас говорится, «в рамочке». Это было самое первое, детгизовское, кажется, издание «Страны». Какую фантастику читал тогда школьник? Жюль Берн, Беляев, Казанцев, Обручев и тому подобное в достаточном ассортименте. А тут мрачная обложка, страшная картинка на форзаце, этакий этюд в багровых тонах, а ко всему еще — в произведении гибнут наши космонавты! Бррр! Через много лет, когда за вещами АБС я охотился по всем журналам, пару раз ловил себя на ожидании — вдруг в новой вещи будет рассказано, как спасли Богдана Спицына. Спасся же каким-то чудесным образом Горбовский на Радуге!
Вскоре после того, как Чертков объявил о готовности номер один (нашел издателя!), червь сомнения превратился в удава и стал душить муками совести. По трезвом размышлении картина предстала в совершенно ином свете. Были осквернены все традиции российской словесности! Герои АБС пошли оптом и в розницу, как мускулистый кретин Конан-варвар или слюнявые персонажи М. Митчелл. Мародерство, эксгумация, эпигонство, хамство… — это не самые крутые грехи, которые я инкриминировал себе, да и прочим участникам Проекта. Но дело было сделано, и поздно говорить, что ты передумал.
Приступил к работе, втайне надеясь, что Борис Натанович резко негативно оценит Проект и велит прекратить. Но втуне! Гуманизм и воспитание Б. Н. не позволили живому классику поставить на место распаленных «письменников». Не исключаю, что в глубине души ему было глубоко плевать с высоты его положения на все эти мелкие игрища. Позиция, достойная Бога! Не вмешиваться в дела своей креатуры — вот истинное величие. Пусть резвятся, дело молодое. Но нам-то как быть, а?!
Сомнения множились, но и текст потихоньку разбухал своим чередом. Когда незаметно составилось около четырех или пяти авторских листов, я перечитал и ахнул! Несмотря на то что изо всех сил пытался изобразить человеческую трагедию, фантастика здесь и не ночевала, зато со страниц отчетливо несло едким миазмом глумления.
Начиналось повествование с закрытого партсобрания, на котором слушалось персональное дело коммуниста Краюхина. В повестке дня стоял один вопрос: о преступной халатности, которая привела к потере боевой техники («Мальчик» был не только мирным планетоходом, а профессия Быкова, как мы помним, — водитель атомного танка). Человеческие потери тоже были вменены в вину. А то, что ценой невероятных усилий отважные герои все же поставили маяк и худо-бедно вернулись, испытав «Хиус», не бралось во внимание. Ко всему еще партсобрание было лишь формальностью. Сейчас мало кто помнит, что если дело члена КПСС доходило до суда, то к тому времени несчастный уже переставал быть членом, хотя суд порой мог вынести и оправдательный приговор. Собственно говоря, вина Николая Краюхина: недостаточная подготовленность экспедиции, не до конца развернутый маяк (не успели смонтировать систему наведения орбитальных мин) и т. п., - в общем-то уравновешивается заслугами, былыми и настоящими: залежи актинидов сулят небывалые перспективы в разработке подкритических зарядов, да и фотонные отражатели, выведенные в точки Лагранжа, превращались в дальнобойные излучатели с прекрасным сектором поражения. Первоначально я хотел отвести собранию не более двух-трех страниц, но меня вдруг заклинило, и вся эта тягомотина расплескалась почти на лист. Ни с того ни с сего всплывали и нудно мусолились совершенно несущественные детали, диалоги смахивали на фрагменты упражнений из учебника по ораторскому искусству. Из всей этой чепухи сейчас вспоминаю лишь один эпизод. Краюхин держался крепко, отвечал достойно, но сорвался, когда заметил, что парторг в качестве пепельницы использует поставленную на попа хрустальную модель «Хиуса». Происходит безобразная сцена с битьем партийных морд, выкриками, выпадами и метанием партбилета на стол. Случается (или имитируется) сердечный приступ, машина «скорой помощи» увозит Краюхина в спецбольницу. А тут и старый друг из Москвы, такая славная замшелая «рука» в ЦК, вовремя обеспечивает телефонный звонок по «вертушке». Дело заминают и до суда не доводят. Краюхина почетно отправляют на покой — персональная пенсия, генеральская дача аж на двадцать соток и автомобиль «Москвич». На память он прихватывает с собой модель «Хиуса» — тяжелую литого хрусталя блямбу, похожую на садовую беседку с непропорционально толстыми и короткими колоннами. Подарок от коллектива завода в Гусь-Хрустальном. Сейчас уже не помню, к чему у меня подверстывался этот некогда знаменитый населенный пункт: то ли там разрабатывали технологию фотонного отражателя, то ли это было связано с печально известным 101-м километром. В черновом варианте была намечена некрасивая драка, которую отставник учинит со своим соседом по даче из-за того, что тот нечаянно уронит пепел на модель. Но тут ядовитый дымок фарса начал щипать глаза, и я стер к чертям этот фрагмент.
