Зато известны были имена рабочих, обслуживавших в день переезда грузовик № Г-4. И когда после окончания работы они зашли в контору, Герод подробно расспросил их о поездке. Они припоминали ее смутно. Помнили только, что на перевоз вещей с Вашингтон-Хейтс ушел весь день, так как ехать пришлось к черту на рога, куда-то в Бруклин.
— Бог ты мой! В Бруклин! — пробормотал Герод. — А куда именно в Бруклин?
Где- то на Мэпл-парк-роу. Номер? Номер они не помнят.
— Купите карту, Джо.
Они обследовали карту Бруклина и разыскали на ней Мэпл-парк-роу. Она и в самом деле была у черта на рогах, где-то на самых задворках цивилизации, и занимала двенадцать кварталов.
— Бруклинские кварталы, — хмыкнул Джо. — В два раза длиннее любых других. Уж я — то знаю.
Герод пожал плечами.
— Мы почти у цели. Все, что нам остается, это поработать ногами. По четыре квартала на брата. Надо обойти каждый дом, каждую квартиру. Составить список всех мальчишек этого возраста. И если окажется, что он живет под вымышленным именем. Варбеку придется проверить весь список.
— Да ведь в Бруклине на каждый квадратный дюйм приходится по миллиону мальчишек, — возразил Джо.
— А нам с тобой придется по миллиону долларов на каждый потраченный день, если мы его разыщем. А ну пошли!
Мэпл- парк-роу — длинная извилистая улица, на которой громоздятся пятиэтажные доходные дома. А на тротуарах громоздятся детские коляски и старушки, восседающие на складных стульях. А на обочинах тротуаров громоздятся автомашины. А в сточной канаве громоздятся кучи извести, имеющие форму продолговатых бриллиантов, и детвора играет там по целым дням. И в каждой щелке кто-нибудь да живет.
— Совсем как в Бронксе, — заметил Джо, внезапно ощутив приступ тоски по дому. — Я уже десять лет, как не был у себя в Бронксе.
Он уныло побрел к своему сектору, с бессознательной ловкостью прирожденного горожанина прокладывая себе путь среди играющих мальчишек. Эта картина так и осталась в памяти у Варбека, ибо Джо не суждено было вернуться.
В первый день они о Геродом решили, что Джо напал на след. Они воспрянули духом. Однако на второй день они поняли, что каким бы горячим ни был этот след, он все же не мог подогревать энтузиазм Джо в течение сорока восьми часов. Тогда они приуныли. На третий день уже невозможно было скрывать от себя истину.
— Он мертв, — уныло сказал Герод. — Мальчишка отделался от него.
— Но каким образом?
— Просто убил.
— Десятилетний мальчуган? Ребенок?
— Вам хотелось узнать, в чем гениальность Стюарта Бьюкенена? Вот я и говорю вам, в чем его гениальность.
— Не верю.
— А куда девался Джо?
— Сбежал.
— Он и за миллион долларов не сбежит.
— В таком случае где труп?
— Спросите мальчишку. Он ведь гений. Небось изобрел такие штучки, которые и Дика Трейси поставили бы в тупик.
— Но как он его убил?
— Спросите мальчишку. Он же гений.
— Герод, я боюсь.
— Я тоже. Хотите выйти из игры?
— Это уже невозможно. Если мальчик опасен, мы обязаны его найти.
— Гражданский долг, так, что ли?
— Называйте как хотите.
— Ну что ж, а я по-прежнему подумываю о деньгах.
И они вернулись на Мэпл-парк-роу, в четырехквартальный сектор Джо Давенпорта.
Передвигаясь осторожно, чуть ли не крадучись, они разошлись в разные концы сектора и принялись обходить дом за домом, постепенно приближаясь к середине. Этаж за этажом, квартира за квартирой, до самой крыши, затем вниз и в следующий дом. Это была медленная, кропотливая работа. Изредка они попадались на глаза друг другу, когда переходили из одного угрюмого здания в другое. Вот еще раз в дальнем конце улицы смутно промелькнула фигура Уолтера Герода, и больше Варбек его уже не видел.
Сидя в машине, он ждал. Его била дрожь.
— Я пойду в полицию, — шептал он, отлично зная, что никуда не пойдет. — У мальчика есть оружие. Он изобрел нечто столь же дурацкое, как то, что выдумали его друзья. Какой-то особенный луч, который позволяет ему по ночам играть в мраморные шарики, но заодно может уничтожать людей. Шашечная машина, обладающая гипнотической силой. Целая шайка роботов, которых он создал, чтобы играть в полицейских и разбойников, а теперь напустил на Герода и Джо. Десятилетний гений. Безжалостный. Опасный. Что же мне делать? Что мне делать?
Обреченный вышел из машины и побрел по направлению к тому кварталу, где в последний раз видел Герода.
— А что же будет, когда Стюарт Бьюкенен станет взрослым? — спрашивал он себя. — Что будет, когда они все повырастают? Томми, и Джордж, и Анна Мария, и ленивая Этель? Зачем я здесь? Почему не бегу отсюда?
На Мэпл-парк-роу спустились сумерки. Старушки сложили шезлонги и удалились с ними, как кочевники. Остались лишь машины, стоящие у тротуаров. Игры в сточной канаве прекратились, но под слепящими уличными фонарями затевались другие. Там появились пробки от бутылок, карты, стершиеся от частого употребления монеты. Багровый туман над городом начал темнеть, и сквозь него сверкала над самым горизонтом яркая искорка Венеры.
— Он, конечно, знает свою силу, — яростно шептал Варбек. — Он знает, как он опасен. Поэтому он и сбежал, что совесть нечиста. И поэтому он уничтожает нас сейчас друг за другом, усмехаясь про себя, коварное и злобное дитя, гений убийства…
Варбек стал посредине мостовой.
— Бьюкенен! — крикнул он. — Стюарт Бьюкенен!
Игравшие неподалеку мальчики прекратили игру и уставились на него.
— Стюарт Бьюкенен! — истерически взвизгнул Варбек. — Ты слышишь меня?
Его неистовые крики разносились далеко по улице. Вот приостановилось еще несколько игр.
— Бьюкенен! — неистовствовал Варбек. — Стюарт Бьюкенен! Выходи! Я все равно тебя найду.
Мир замер.
В тупичке между домом 217 и 219 по Мэпл-парк-роу Стюарт Бьюкенен, который спрятался за мусорными баками, вдруг услышал свое имя и пригнулся еще ниже. Ему было десять лет, он носил свитер, джинсы и тапки. Он решил, он твердо решил «не даваться им» на этот раз. Он решил прятаться до тех пор, пока не сможет благополучно прошмыгнуть домой. И, уютно расположившись среди мусорных бачков, он вдруг заметил Венеру, мерцавшую у западного горизонта.
— Звездочка светлая, звездочка ранняя, — зашептал он, не ведая, что творит. — Сделай, чтобы сбылись мои желания. Звездочка яркая, первая зоренька, пусть все исполнится скоренько, скоренько. — Он помолчал и подумал. Потом попросил: — Благослови, господи, маму и папу, и меня, и всех моих друзей, и пусть я стану хорошим мальчиком, и пусть я всегда буду счастлив, и пускай все, кто ко мне пристает, уберутся куда-нибудь… далеко-далеко… и навсегда оставят меня в покое.
