— Боже мой! Какое счастье! Две любимые папины дочки! Два ангела! Нет, теперь у меня будут три Ангела! Я научу тебя и девочек летать на моём несравненном вертолёте! Они поймут всю прелесть парения над земной суетой! Спасибо, милая! Я тебя обожаю!!!
— Рано ещё говорить спасибо! — засуетилась Леди Ли. — Как бы не сглазить! Тьфу, тьфу, тьфу!
— Да не волнуйся ты так! Всё будет нормально, — рассмеялся я, а сам зачем-то постучал по деревянному столу.
Вечер мы провели вдвоём на вершине невысокой горы, на небольшой её площадке, плавно срезанной вниз. Здесь бы расположить в своё время неприступный феодальный замок или монастырь! Но что поделать — иные времена, иные места для твердынь и обителей!
Мы сидели за столиком, сервированным по высшему классу. Закат был великолепен. Краски менялись, как в волшебном калейдоскопе одна за другой в зависимости от состояния заходящего солнца. Бездонные и загадочные глаза прелестной Леди Ли так же меняли свои оттенки, — от почти прозрачного, слегка бирюзового, до ярко голубого, а потом ультрамаринового, синего и тёмно синего, сапфирового.
Я любовался этой прекрасной и совершенной женщиной, я наслаждался томным созерцанием её густых волос, высокой и стройной шеи, большой и упругой груди и, наконец, или сначала, — идеально вылепленными чертами её божественного лица. Мадонна! Вот кого напоминает мне Леди Ли! Мадонна! Самая совершенная из Мадонн на свете!
Я глубоко задумался, моё восторженное, умиротворённое и благостное сознание стало погружаться в какой-то густой и вязкий туман, который грозил перерасти в сон.
— Любовь моя, радость моя! С тобой всё в порядке? Что-то ты бледен. Как ты себя чувствуешь? — раздался мелодичный голос, до боли милый и созвучный моему сердцу.
— Извини, задумался, залюбовался тобою, — вздрогнул я. — Всё хорошо. Ах, милая, нам бы решить ещё кое-какие проблемы, и настал бы, наконец, рай на земле!
— Ничего, всё решим, всё и всех одолеем! — моя кошечка страстно поцеловала меня в губы, полной грудью вдохнула кристально чистый горный воздух, осуждающе посмотрела на пустую бутылку из-под коньяка и спросила:
— Господин пилот, как вы, однако, себя чувствуете? Вы способны доставить беременную даму по месту назначения, а потом скрасить её долгую и бессонную ночь?
— Ваша ночь будет покойной и сладкой, и совершенно не бессонной, обещаю вам это, — я, чуть покачиваясь, подошёл к «Ангелу», стоявшему в десяти метрах от стола, похлопал его по слегка тёплой композитной броне. — Мы уснём, как непорочные младенцы в объятиях друг друга и увидим сны, которые будут долги и приятны…
— Так уж и непорочные? — усмехнулась Леди Ли.
— Непорочные в душе, — отпарировал я. — А что там будет происходить с телами, — одному Богу известно. Кстати, дорогая, я приобрёл себе старинный медальон, в котором хотел бы носить локон твоих волос вечно. Можно, я сейчас отрежу его?
— Конечно, милый!
Я подошёл к столу, с сожалением повертел в руке пустую бутылку, наклонился к женщине, отрезал в районе шеи острым десантным ножом пучок волос, а потом подал Леди Ли руку, подвёл её к вертолёту, вытянул из фюзеляжа лестницу и помог птичке моей любимой подняться в нижнюю кабину геликоптёра. Потом я с определённым трудом забрался по такой же лестнице в верхнюю командирскую кабину и завёл двигатели.
Из десантного отсека вдруг выпрыгнули два официанта, шустро собрали стол, стулья, побросали в контейнеры остатки трапезы и запрыгнули в вертолёт обратно.
— Чёрт возьми, дорогая, я совершенно забыл, что мы с тобою были на пикнике не одни!
— Я тоже! — засмеялась Леди Ли в микрофон шлема. — Надо будет поблагодарить ребят за образцовое исполнение своего долга. У нас на столе оставались не вскрытая банка чёрной икры, а кроме этого пара малосольных селёдок, одна сёмга и наполовину тронутое ассорти из морепродуктов. В наше время всё это ценится почти на вес золота! Эх, где же ты, наш некогда изобильный, благодатный и щедрый добряк-океан!?
— Не береди душу, — буркнул я, мгновенно трезвея, поднял вертолёт вверх, заложил плавный вираж, и направил боевую машину на юг, туда, где призывно и ярко горели огни санатория.
Будем жить! Будем есть и пить, и любить, и ещё сто раз любить, и испытывать удовольствие от всего, и не стесняться этого! Будем бороться, побеждать и проигрывать! Будем падать, возрождаться и идти вперёд! Будем достойно помирать, потому что смертью, увы, всегда заканчивается жизнь. Но она пока ещё не окончена, и в каждом из нас живёт сумасшедшая мысль о возможном бессмертии. А вдруг!? А почему бы и нет!? Наш путь только начинается!
Что там впереди, за холодным и туманным холмом? Может быть тёплый очаг, и запечённое на углях мясо и женщина, которая готова обнять тебя как в самый последний раз!? Может быть, а может и не быть… Кто его знает… Войдём ли мы вдруг во мрак и холод, и поразимся ли в очередной раз изменчивости судьбы!? А, возможно, минует нас сея участь и насладимся мы всё-таки огнём и запечённым на нём мясом и женщиной, которая самая желанная в мире и словно последняя!
Да, да! Любимая женщина, очаг и горячее сочное мясо, запечённое на нём, — вот основные ипостаси бытия на все века! И ещё свежий, приготовленный своими руками, хлеб! И ничего не придумаешь лучше всего этого, потому что как можно придумать что-либо более вечное и являющееся самым главным в нашей жизни!? Ничего!
Источником бедствий чаще всего служит беспечность.
П. Веллей.
Я пребывал в глубокой задумчивости, тягуче распластавшись между стройными и загорелыми ногами Девушки, и уткнувшись в то сокровенное место между ними, которое источало волнующий, свежий и слегка мятно-мускусный аромат. Я с наслаждением вдыхал его и никак не мог надышаться, и созерцал рождающее его прекрасное лоно, как в первый и последний раз в своей жизни.
О, — это чудесное, самоё потаённоё и загадочное, а с другой стороны, вроде бы очень понятное и подчас вполне доступное для нас место! Но всё, конечно, в этом мире не так просто. Переход от доступности к недоступности бывает очень неожидан, неприятен, обиден и скор! О, сколько недоумения и разочарования несёт он порой вслед за собой самонадеянным глупцам! И вот тогда мы, возомнившие себя Странниками, вдруг отчётливо, и с досадой и с тоской понимаем, что всё проходит, и каждому, увы, — своё! И никакие мы не Странники, а так, — блуждающие по перипетиям судьбы, совершенно случайные Путники!
Я лениво оборвал хрупкую цепь своих, несомненно, крайне оригинальных, а скорее всего гениальных мыслей, слегка приподнял голову, тонко и хищно взглянул на Девушку.
