Герой как верволк - Джин Родман Вулф

В то время, когда от великого Рима осталось названье одно,

И ещё не пришёл святой Уилфрид, и в душах было темно,

На юге — так в древних сказаниях пелось, — где земель британских предел,

Страной между Белой Скалой и Лесом саксонский король владел.

Стойкими — от батрака и до лорда — были люди его страны:

Им нипочём были вражьи дубины, меч и копьё не страшны;

Были они своенравны, мятежны, их норов был непримирим,

Они, словно вепри Андредских лесов, шли упрямо путём своим.

Они на Совете творили закон, что был справедлив и суров:

О штрафах и пенях, земле и лесах, о правах владельцев коров,

О ёмкостях бочек, о рынках скота и о том, где пасти стада,

О налогах на брамберских лошадей и на гастингские суда.

На могилах друидов, у римских развалин тогда созидали они

Грубо, но прочно основу того, что пришло в грядущие дни.

После римского века — и до того, как норманн явился, жесток, —

Грубо, но славно творили они грядущей Державы исток.

Грубо, но верно трудились они, и труд их дошёл до нас:

Мы видим следы их плугов запряжных на пашнях своих и сейчас…

…Вторгся из Хэмтона некий король и осадил Босенхэм,

В Юсе он устроил резню, а Льюс был сожжён совсем;

Он ударил, пока их Совет заседал, — ударил, жесток и скор,

И флот его в Селси был собран уже — а они только шли к Сайменс-Ор.

Шагала беспечно сквозь топи и лес на битву саксонская рать,

Но жёлуди трижды созрели, пока чужаков сумели изгнать.

Трижды рубили буковый лес, возжигался майский костёр,

И солились трижды туши коров, пока не закончился спор.

Захватчик из Хэмтона изгнан был, в Босенхэме разгромлен он,

И даже прежних своих земель до Уилтона был лишён.

Форты Джиллинг, и Бэйсинг, и Элресфорд в тех землях возведены;

Но саксы — от лорда и до батрака — были разъярены.

Им досаждали игры с врагом, что цапнет — и был таков,

И волчьи уловки его, и прыть, и хватка волчьих зубов.

Было стыдно за то, что их копья слабы и что воины — тоже слабы,

За неуклюжесть засад и осад, бестолковость своей борьбы.

На рынках, в тавернах, у очага, где бы речь ни зашла про войну —

Они стыдились былой похвальбы, понимая свою вину.

И, напившись, одни отрицали всё, а другие смиряли порыв;

Но, однако, свой грех признавали все, после гнева слегка поостыв.

Потому пришли они на Совет и вину принесли свою,

И так же сомкнули свои грехи, как щиты смыкали в бою

(И это — так в древних сказаниях пелось — обычай саксов во всём).

Сначала в Совете держали речь, говорили затем с королём:

«Эдуард, король саксов, ведаешь ты, и ведал доселе твой род:

Едины в убытках и в барышах король и его народ.

Сочтём же доходы. Смогли превозмочь мы в битве безумца-врага,

Но было смятение в нас велико, война была слишком долга.

Сочтём же убытки. Мешали нам чародеи к победе прийти;

Нас с толку сбивала, наверно, волшба, нас чары сбивали с пути.

Мы шли на битву дорогой прямой по давно нам известной стране,

Но кто-то зрение нам затемнил, и мы бились, словно во сне, —

Вздымали, с трудом продирая глаза, тяжесть своих мечей,

И наши удары сыпались зря — мимо цели своей.

То, что мы видели, — было обман; нас храбрыми делала ложь

О том, что надо держать при себе то, что никак не возьмёшь,

О том, что меч нам силу даёт, а щит защищает нас —

Пускай они, поднятые с земли, в руках твоих только час;

О том, что сильный в открытом бою — будет и в ближнем герой,

О том, что уменье нам боги дадут, когда мы выйдем на бой.

То было по воле злых колдунов — но совсем не вражья вина;

Наши врождённые Леность и Спесь — вот тех колдунов имена.

Спесь наша прежде боёв родилась, прежде зова «к оружию!» — лень:

Они, словно хвори, скрывались в сердцах — и явились в назначенный день,

Ожидавшие только военных забав, пыла