В этот день не было игр, не было прогулок, не было шумного веселья в зале для развлечений. Везде разговаривали кучки напуганных людей. Люди молились в церкви, где висела самая большая Священная Картина, изображавшая Дерево, и Цветы, и Реку, и Дом вдалеке, и Небо с Облаками, и Ветер, которого не было видно, но который там чувствовался. Люди убирали и приводили в порядок на ночь каюты, вешали на место Священные Картины – самое дорогое достояние каждой семьи, снимали лестницы.
Мери Хофф вытащила Священную Картину из кучи обломков на полу, и Джон, стоя на стуле, прилаживал её на стену, которая раньше была полом, и размышлял, как это получилось, что каждая Священная Картина отличалась от других. Это впервые пришло ему в голову.
А когда Мери ушла в соседнюю каюту поговорить с другими перепуганными женщинами, он пошёл по коридору, стараясь, чтобы его походка казалась беззаботной, чтобы никто не заметил, как он спешит.
Он старался выглядеть так, будто ничего не делает, просто убивает время. И это было легко, потому что только это он и делал всю жизнь, и все только это и делали. За исключением некоторых – счастливых или несчастных, – у которых была работа, переданная им по наследству: уход за скотом, или за птицей, или за гидропоническими оранжереями. Но большинство из них, думал Джон, медленно шагая вперёд, всю жизнь только и делали, что убивали время.
В коридоре уже никого не было, и стало темнее, потому что лампочки становились всё реже. В течение многих лет лампочки из коридоров переставляли в каюты.
Он подошёл к наблюдательной рубке и притаился в ней. Он боялся, что за ним следят, хотя и знал, что бояться, собственно, нечего, но рисковать он не имел права.
Позади не было никого и он пошёл дальше, по сломанному эскалатору, который вёл в центральную часть Корабля. Раньше, когда он поднимался с этажа на этаж, он всё время терял вес, двигаться становилось всё легче, он скорее плыл, чем шёл к центру Корабля. На этот раз потери веса не было, не было и ощущения плавания. Он тащился, преодолевая один эскалатор за другим, пока не миновал все шестнадцать палуб.
Теперь он шёл в темноте, потому что здесь лампочек совсем не было: все они были вывернуты или перегорели за долгие-долгие годы. Он поднимался наощупь, держась за перила, пробираясь сквозь путаницу коридоров. Наконец, добрался до аптеки. У одной из её стен стоял шкаф для медикаментов. Он нашёл нужный ящик, открыл его, засунул туда руку и обнаружил три вещи, которые, как он знал, были там: письмо, книгу и лампочку. Он нащупал патрон на стене, вставил туда лампочку и она осветила маленькую комнату, пыльный пол, умывальник и пустые шкафы с открытыми дверцами.
Он поднял письмо к свету и прочёл на конверте: «Вскрыть в случае крайней необходимости».
Некоторое время он стоял в раздумье. Он вспомнил про Грохот, про остановившиеся звёзды.
Да, это и есть тот случай – случай крайней необходимости. Вот момент, ради которого письмо прошло через руки стольких поколений. Когда он вскроет письмо, всё будет кончено. Больше не будет передаваться от отца к сыну ни письмо, ни чтение.
Он медленно перевернул письмо и провёл ногтем по запечатанному краю. Давно высохший воск со слабым треском разломился.
Он вынул лист бумаги, развернул его на столике под лампочкой и начал читать, шевеля губами:
«Моему далёкому потомку.
Тебе уже сказали, и ты, наверное, веришь, что Корабль – это Жизнь, что это и есть единственная реальность, которая не имеет ни смысла, ни цели.
Я не буду пытаться сообщить тебе смысл и цель Корабля, потому что это бесполезно: хотя эти слова и будут правдой, они сами по себе будут бессильны против лжи, которая к тому времени, когда ты прочтёшь моё письмо, станет религией.
Но Корабль имеет цель, хотя уже сейчас, когда я пишу, цель потеряна, и пока Корабль движется по своему пути, она останется не только потерянной, но и похороненной под грузом очевидных объяснений.
Когда ты будешь это читать, существование Корабля и людей в нём будет объяснено, но в этом объяснении не будет истины.
Чтобы привести Корабль к месту назначения, нужно знание. И знание может быть получено. На втором листке письма ты найдёшь указания, как его приобрести.
Я наказываю тебе получить знание и использовать его, чтобы жизнь и мысль людей, отправивших Корабль, управлявших им и живших в его стенах, не пропали зря, чтобы мечта человека не умерла где-то среди далёких звёзд.
К тому времени, когда ты это прочтёшь, ты будешь знать даже в большей степени, чем я, что ничто не должно пропасть, ничто не должно быть истрачено зря. А если Корабль не выполнит своего назначения, не достигнет своей цели, то это будет огромное расточение – потеря тысяч жизней, потеря знания и надежды.
Ты не узнаешь моего имени, Потому что к тому времени, когда ты прочтёшь письмо, оно исчезнет вместе с рукой, которая его пишет. Но мои слова будут жить, а в них – моё знание и мой наказ.
Твой предок».
И здесь была подпись, которую Джон не разобрал. Он уронил письмо на пыльный столик. Слова письма молотом бились в его голове.
Значит Корабль куда-то направлялся. Но как? Неужели он двигался?
Он недоверчиво покачал головой. Этому было невозможно поверить. Двигался ведь не Корабль, а звёзды. Должно быть какое-то другое объяснение, подумал он.
Он поднял второй листок и прочёл его, но понял не всё: его мозг, не привыкший думать, устал от такого напряжения. Он положил письмо, книгу и лампочку обратно в ящик, закрыл его и выбежал из комнаты.
* * *
На родном этаже не заметили его отсутствия, и он ходил среди людей, стараясь снова стать одним из них, но не мог.
И это был результат знания – ужасного знания того, что Корабль имеет цель и назначение, что он откуда-то отправился и куда-то направляется, и когда он туда придёт, то это будет конец – но не людей, не Корабля, а просто путешествия.
Джордж окликнул его:
– Мы тебя искали.
– Я прогуливался, – ответил Джон. – Был на центральных этажах. Там всё наоборот. Теперь они вверху, а не внизу. Всю дорогу приходится подниматься.
– Звёзды весь день не двигались, – заметил Джордж.
Джо повернул голову и сказал:
– Они больше не будут двигаться. Так предсказано. – Это – начало Конца.
– А что такое Конец? – спросил Джон.
– Не знаю, – ответил Джо, и вернулся к игре.
Конец, подумал Джон. И никто из них не знает, что такое Конец, так же, как не знают, что такое Корабль или звёзды.
– Сегодня мы собираемся, – сказал Джордж.
Джон кивнул. Он так и думал, что все соберутся. Соберутся, чтобы почувствовать облегчение. Кто-нибудь снова расскажет Миф, и все будут молиться перед Картиной. А я?