Князь принял чужеземца прямо в трапезной, предварительно осведомившись, не слишком ли того мучает полученная от печенегов рана. И хотя в глубине души князь полагал, что маги вообще не способны испытывать боль, — все же это казалось невежливым тащить к столу раненного стрелой человека, — только уж слишком велико было княжеское нетерпение и любопытство.
Владислав не знал, как ему себя вести с гостем. С одной стороны, по манере держаться, по одежде, по выговору этот человек не походил на уроженца знакомых русичам племен, с другой стороны, на мага он тоже не слишком походил, хотя в подобной одежде их и видели иногда, если случайно заставали в лесу или в поле.
За гостем не чувствовалось той силы, которой так жаждал князь. Не тот возраст, не та осанка. И потому серьезный разговор Владислав не спешил начинать, а лишь ублажал гостя, задавал ненароком словно бы и вовсе ничего не значащие вопросы да не спускал с Глеба внимательных, слишком трезвых для застолья глаз.
Была отослана из трапезной даже личная стража, одно это говорило о том, сколь важным считал князь встречу со своим гостем. Правда, двое неподвижных, как изваяния, великанов в синих кафтанах, с секирами на плечах все равно остались в дальнем углу комнаты. Посмотрев тяжелым взглядом на этих людей, не подчинившихся его приказу, князь лишь тяжело вздохнул и жестом приказал усадить Глеба за стол.
Того, словно ребенка, внесли в трапезную на руках, несмотря на его протесты, дабы не причинять раненому излишнюю боль.
На самом деле стрела лишь слегка задела мышцу, рана оказалась пустяковой, а после травных мазей и отваров русичинских лекарей и вовсе не беспокоила его. Зато изголодавшегося за два дня на лесных харчах Глеба замутило от изобилия княжеского стола.
Печеные лини и осетры, жареная кабанятина, яства и фрукты грудами лежали на огромных глиняных, стеклянных и серебряных подносах. Изобилие разномастной посуды говорило о смешении стилей, о простоте нравов и о том, что подлинная византийская роскошь еще не успела укорениться в княжеских покоях, а лишь пускала здесь первые пробные ростки.
И уж совсем забытым лакомством показался Глебу ржаной, только что выпеченный, благоухающий жаром русский хлеб…
— Да ты ешь, не стесняйся, — усмехнулся князь. — Здесь у нас все просто.
Дождавшись, пока гость утолит первый голод, он сам налил в его кубок хмельного меда. Выждав приличествующее для начала беседы время, князь спросил, неторопливо поглаживая густую черную бороду:
— Знаешь ли ты, что забыли на моих землях твои сородичи, почему пришли не спросясь и ведут себя так, будто земля принадлежат им?
Глеб отрицательно покачал головой и с сожалением поставил на стол серебряный кубок византийской работы. Тисненые золотые звери бежали по его бокам, и мягкое сияние отраженного от инкрустаций света рассыпало по столу теплые желтоватые блики.
Настала пора рассказать о себе, ответить, что он понятия не имеет, о каких сородичах говорит князь, и объяснить, откуда он родом… Но как объяснить свое появление здесь? Что сможет понять этот человек, отделенный от его эпохи бездной времени?
Глебу понравился князь — понравилась его простота, добродушие и глубоко скрытая тревога, о причинах которой он мог только догадываться. Но это ничего не меняло. Их все равно разделяла непроходимая пропасть.
Неожиданно на галерее, окружавшей трапезную, скрипнула дверь, и девушка в простом домашнем сарафане остановилась у перил. Она смотрела в сторону, стараясь не встретиться взглядом с Глебом, но и без ответного взгляда он сразу же узнал ее.
Девушка, с его картины, стояла, небрежно опершись о перила. Девушка из Влесовой книги… Он смог бы узнать ее среди тысяч других, хотя там, на картине, фигурка ее казалась совсем крошечной, но, вглядевшись в картину, он приблизил ее лицо, увидел и запомнил эти синие, как Светлояр-озеро, глаза, эту русую косу до колен…
Внезапно с абсолютной ясностью он понял, что их встреча не случайна и не зря привела его книга в забытый край его далеких предков.
«Теперь ты страж», — сказал таинственный голос, и, кажется, он начинал понимать лишь сейчас, что имелся в виду не просто страж книги — этой девушке угрожает смертельная опасность… Змей выползал из-за кустов за ее спиной… Скорее всего, она даже не знает об этом.
Но прежде чем он решил, как предупредить ее, мимолетное видение на галерее исчезло — снова скрипнула дверь, и наваждение отпустило Глеба. Князь, усмехаясь, смотрел на него.
— Теперь ты слышишь меня? Тебе так понравилась моя дочь? Она своенравна и любопытна, как всякая женщина. Ей захотелось взглянуть на волшебника.
— На какого волшебника? На меня? Но я вовсе не волшебник.
Князь словно и не заметил его слов.
— Ты небось слышал про наш договор с Манфреймом?
Глеб в ответ опять лишь отрицательно покачал головой, так и не заметив, какое значение придавал князь последнему вопросу, как сузились и потемнели его глаза, напряглись руки…
Не до этого было Глебу, он все еще не пришел в себя после потрясения, которое только что испытал.
Всего секунду и видел Глеб, словно отпечаток на моментальной фотографии, льняные волосы, завитые в толстую косу, простой сарафан, без украшений, лишь расшитый искусными мастерицами, синие девичьи глаза… Да много ли времени надо тому, кто столько лет сиднем просидел в инвалидной коляске, чтобы запомнился девичий взгляд.
— Так, значит, не слышал… Может, ты и Черный замок никогда не видел?
Глаза князя, запрятанные под густыми бровями, неожиданно сверкнули недобрым огнем, и Глеб понял, что беседа подошла к самому главному, к тому, ради чего и была затеяна вся княжеская трапеза.
— Нет, не пришлось, — твердо ответил Глеб. — Хотя по твоим рассказам я понял, что там находится какой-то могущественный враг. Но я никогда раньше не был в твоем мире и попал в него совсем недавно.
— Откуда же ты шел? Что-то я не припомню в наших краях подобных тебе. Такую одежду, как у тебя, носят только волшебники из Анаварского леса.
— Значит, там находится база, — пробормотал Глеб, отмечая про себя эту важную информацию. — А шел я издалека…
Но князь ждал продолжения, и Глеб прекрасно понимал, что от того, каким оно будет, зависела, возможно, его судьба…
С самого начала все пошло не так. Мало того, что он не попал на базу, куда, по-видимому, должен был попасть в первую очередь. Теперь еще он чувствовал себя ответственным за судьбу княжны, и от того, сумеет ли он сейчас приобрести если не друга, то хотя бы не врага в лице Владислава, зависело, как сложатся его отношения и с ним самим, и в будущем, возможно, с его дочерью — сама возможность увидеть княжну еще раз теперь тоже зависела от расположения князя…
