— Конечно слышал, так это же про польско–литовскую унию, а до нее еще лет семьдесят–восемьдесят.
— А здесь ты не прав. Это ты про Речь Посполитую говоришь. Ты роман «Крестоносцы» вспомни. Там же литовский князь Ягайло женился на польской королевне Ядвиге.
— Помню, как там автора–то… — Борис почесал в затылке, — А вот — Генрих Сенкевич. По нему еще фильм старый есть, черно–белый.
— Точно, и было это в тысячу триста затертом году.
— Ну хорошо, предположим. Что это нам дает?
— А дает это нам то, что там — в Великом Княжестве Литовском, в основном все по–русски разговаривали. Так, что на языке мы уже не проколемся. И то, что я Антонину сказал, что мы в Ченстохов ходили, тоже. Это все под одним князем. Если что, так я и по–польски могу немного говорить.
— Ладно, теперь давай про нас с тобой — кто мы такие и чего сюда поперлись.
— Как кто — паломники. Святым поклоняемся, от благочестия.
— Слушай Костя, — Борис рассмеялся, — благочестивый ты мой. Ты хоть одну молитву наизусть знаешь?
— Ну… «Отче наш», наверное, смогу прочесть. Как там — отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да придет царствие твое…
— Даешь курилка, а я и этого не знаю. Вот только ты забыл, что католики на латыни молятся. А тут я ничего, кроме «Патер нострис» сказать не могу. И сомневаюсь, что ты сможешь.
— Нд–а–а, тут ты прав. Что же делать–то?
— Я уже говорил, что с этим вопросом — к Чернышевскому. Но насколько я знаю, люди не только от благочестия паломничали, но и для искупления грехов. Давай подумаем где мы с тобой нагрешить могли. А также чем мы по жизни занимаемся.
— Согласен, только давай со второго начнем, а уже оттуда будем грехи выводить. Какой у нас выбор? В смысле профессии.
— Выбор, кстати, не такой уж и большой, — Борис снова поскреб в затылке, Давай сразу откинем то, что нам никак не подходит. Аристократия и духовенство — сразу два сословия не для нас. На крестьян мы не слишком похожи — да и не ходят они паломничать — их барин–феодал не пустит. Рабочего класса как такового тут еще нет. Даже мануфактуры только лет через триста появятся. Что остается — воины, купцы или скоморохи какие–нибудь. Ах да, еще врачи или алхимики всякие. Насчет воинов — тоже не слишком подходит. Современного оружия мы не знаем, сражаться им не умеем, на конях не ездим. Или ты можешь верхом?
— Ну… Усидеть, наверное, смогу, — Константин поскреб шею, — но целый день в седле — сомневаюсь. А если еще верхом сражаться — нет уж, увольте.
— Значит откидываем. В алхимики я думаю тоже не след соваться. Или золото заставят из свинца делать или на костре сожгут. Хотя химию припомнить не помешает в принципе. В будущем может пригодиться. Что остается — купец, врач или скоморох.
— Насколько я помню, скоморохов тоже преследовали, не так ли?
— Православная церковь их гоняла, а католическая вроде бы нет. Но это нам по другим параметрам не очень подходит. Ты жонглировать умеешь? А по канату ходить?
— Не, не умею. Я, если ты помнишь, еще в училище гимнастику терпеть не мог. Единственное, что я могу — это на гитаре сыграть, ну и спеть чего–то.
— У меня та же история, я еще на фоно немного могу. Мама меня в детстве к учителю музыки до шестого класса таскала как, наверное, каждого второго еврейского ребенка в Одессе. Вот только фортепиано еще тут не изобрели.
— Значит скоморохи тоже исключаются. А с врачами — ты что это, серьезно?
— Конечно мы с тобой не врачи. Но мама у меня врачом была и очень хотела, чтобы я им тоже стал. Она меня в детстве с собой в поликлинику брала. Книги мне про врачей подкладывала. Типа трилогии Германа «Я отвечаю за все»… Да и медицинская энциклопедия у нас дома стояла. Я больше картинки в ней рассматривал. Ну ты сам понимаешь, что подросток там ищет. Ну а потом, на флоте какую–никакую медицинскую подготовку дают. Так, что повязку наложить, рану обработать, из шока вывести могу. Даже роды принять. Тем не менее, по нынешним временам — это высший пилотаж. Они же пока ничего, кроме как клизму поставить или кровь пустить, не умеют. Ну травы еще может какие–то знают.
— Ох, что–то мне не по душе медицина, — Костя скривил кислую рожу.
— Понимаю, — улыбнулся Борис, — тебе, с твоими способностями торговаться, прямая дорога в купцы. Но я‑то так не умею.
— Слушай, — вдруг просиял Константин, — а давай–ка я буду купцом, а ты моим шкипером. Навигацию ты знаешь, людьми командовать умеешь. Пускай у нас какой–нибудь парусник будет. И давай он у нас разобьется, и вся команда кроме нас погибла. Вот тебе и причина для паломничества. И грехов особых не надо.
— Костя — ты гений. Великолепная идея. Так сказать, в благодарность за чудесное спасение. Надо только уточнить, что за корабль, откуда и куда шли, что везли. Да, кстати, и жить мы должны где–то на берегу. Вот только где?
— Ну какой корабль — это ты лучше меня знаешь. Везли мы, скажем, пеньку и меха из Новгорода по Волхову и на Балтику, например, в Люблин. А живем мы, ну скажем, в Клайпеде. То есть сейчас это Мемель.
— Заметано. А корабль у нас пусть будет, то есть был, когг одномачтовый, тонн так на сто шестьдесят — двести, с прямым парусом. Если я не ошибаюсь, сейчас в Европе в основном с прямыми парусами и ходят. Хотя нет, латинские паруса они косые, но на Балтике их не знали.
Около часа они отрабатывали легенду, вспоминали святые места в Европе и уточняли детали. А еще через пару часов друзьям пришлось отстоять вечернюю мессу в соборе монастыря вместе с монахами и полудюжиной других паломников. Служба шла на латыни и им оставалось только шевелить губами изображая молитву. На выходе все паломники бросали монетки в огромную медную кружку, прикованную к стене цепью толщиной в палец. Пришлось и Константину опустить монету в один су в эту кружку.
После этого, уплатив три денье за ночлег и ужин с завтраком, друзья получили по глиняной миске ячменной каши и тут оказалось, что ложками их никто обеспечивать не собирается. Все остальные паломники повытаскивали свои собственные ложки из–за пазухи или из котомок, и принялись за еду. Попытка выпросить ложки у монастырского повара не увенчалась успехом. Ложек у того, за исключением большого медного черпака, просто не было. Даже монахи приходили со своим инструментом.
— Ладно, — Борис потащил друга за локоть, — сейчас сообразим. Я тут кое–что видел.
За углом кухни стояла большая деревянная бадья со всякими очистками и объедками, а рядом немаленькая куча пустых раковин самых разных форм и размеров.
— Ну вот, — порывшись в куче, Борис вытащил две крупные раковины от мидий, — сейчас помоем и будет тебе ложка. Вот только ручку найду.
