- Это было бы несправедливо, сэр, - ответил Генрих. - Мы будем драться голыми руками, если вы не возражаете.
- Как хотите. Кенигсберг, да? Правила?
- Какие могут быть правила, сэр, если нас трое?
- Интересное замечание. И договоримся, что, если у кого-нибудь будет выдавлен глаз, его нужно будет вставить обратно, когда мы закончим драться. И скажи своему соотечественнику, что я готов. Начинайте, когда захотите. - Зим отбросил свой жезл.
- Вы шутите, сэр. Мы не будем выдавливать глаза.
- Не будем? Договорились. И давайте начинайте, Или возвращайтесь обратно в строй.
Я не уверен, что все произошло так, как мне помнится теперь. Кое-что подобное я проходил позже, на тренировках. Но думаю, случилось вот что: двое парней пошли на сержанта с двух сторон, пока не вступая с ним в контакт. В этой позиции для человека, который работает один, есть выбор из четырех основных движений, дающих возможность использовать преимущества более высокой подвижности и координированности одного по сравнению с двумя. Сержант Зим всегда повторял (он был совершенно прав), что любая группа слабее одного, за исключением того случая, когда эта группа специально подготовлена для совместной работы. К примеру, сержант мог сделать ложный выпад в сторону одного из них, затем внезапно рвануться к другому и вывести его из строя (в элементарном варианте - хотя бы ударом по коленной чашечке). Затем спокойно разделаться с первым из нападающих.
Однако он позволил им обоим напасть. Майер быстро прыгнул к нему, видимо, надеясь каким-то приемом повалить сержанта. После этого Генрих мог, например, пустить в ход свои тяжелые ботинки. Поначалу, по крайней мере, казалось, что сценарий развивается именно так.
На самом деле с захватом у Майера ничего не вышло. Сержант Зим, поворачиваясь ему навстречу, одновременно ударил двинувшегося к нему Генриха в живот. В результате Майер как бы взлетел и мгновение парил в воздухе.
Однако единственное, что можно было утверждать точно - это то, что борьба началась, а потом оказалось, что на земле мирно спят два немецких парня. Причем лежали они рядом, только один лицом вверх, а другой - вниз. Над ними стоял Зим, у которого даже не сбилось дыхание.
- Джонс, - сказал он. - Нет, Джонс ушел, не так ли? Махмуд! Принеси-ка ведро воды и верни их на место. Кто взял мою палку?
Немного погодя ребята пришли в сознание и мокрые вернулись в строй. Зим оглядел нас и спросил уже более умиротворенно:
- Кто еще? Или приступим к упражнениям?
Я никак не ожидал, что кто-нибудь еще отважится попробовать. Однако неожиданно с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел из шеренги парень. Он повернулся и прошел к центру строя. Зим посмотрел на него сверху вниз.
- Только ты один? Может, хочешь взять себе партнера?
- Я лучше один, сэр.
- Как хочешь. Имя?
- Суцзуми, сэр.
Глаза у Зима округлились.
- Ты имеешь отношение к полковнику Суцзуми?
- Я имею честь быть его сыном, сэр.
- Ах вот как! Прекрасно! Черный пояс?
- Нет, сэр. Пока еще нет.
- Приятно послушать скромного человека. Ладно, Суцзуми. Будем драться по правилам или пошлем за доктором?
- Как пожелаете, сэр. Однако я думаю, если позволите высказать мне свое мнение, что по правилам будет благоразумнее.
- Не совсем понимаю, о чем ты, но согласен. - Зим опять отбросил свой жезл, затем они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился, внимательно следя за противником.
Они стали двигаться, описывая окружность, делая легкие пробные выпады и пассы руками. Я почему-то вспомнил о боевых петухах.
И вдруг они вошли в контакт - и маленький Суцзуми оказался на земле, а сержант Зим пролетел над ним и упал. Однако сержант приземлился не так, как шлепнулся Майер. Он перекувырнулся и в одно мгновение был уже на ногах, готовый встретить подбирающегося Суцзуми.
- Банзай! - негромко крикнул Зим и улыбнулся.
- Аригато, - сказал Суцзуми и улыбнулся в ответ.
Они снова почти без паузы вошли в контакт, и я подумал, что сейчас сержант опять совершит полет. Но этого не произошло. На несколько мгновений все смешалось: они схватились, мелькнули руки и ноги. А когда движение прекратилось, все увидели, как сержант Зим подтягивает левую ногу Суцзуми чуть ли не к его правому уху.
Суцзуми стукнул по земле свободной рукой. Зим тотчас же отпустил его. Они встали и поклонились друг другу.
- Может быть, еще один раз, сэр?
- Прошу прощения. Но у нас есть дела. Как нибудь потом, хорошо?.. Наверное, я должен тебе сказать. Меня тренировал твой уважаемый отец.
- Я уже начал об этом догадываться, сэр. Значит, до другого раза.
Зим сильно стукнул его по плечу:
- Становись в строй, солдат... Равняйсь!
Следующие двадцать минут мы занимались гимнастическими упражнениями, от которых мне стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно. Зим проделывал все упражнения вместе с нами. Я все хотел подловить его, но он так ни разу и не сбился со счета. Когда мы закончили, он дышал так же ровно, как и до занятий. После он никогда больше не занимался с нами гимнастикой. Но в первое утро он был с нами и, когда упражнения закончились, повел всех, потных и красных, в столовую, устроенную под большим тентом. По дороге он все время прикрикивал:
- Поднимайте ноги! Четче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!
Потом мы уже никогда не ходили по лагерю, а всегда бегали легкой рысью, куда бы ни направлялись. Я так и не узнал, кто такой был Артур Курье, но у меня возникло подозрение, что это был какой-то великий стайер. Брэкенридж был уже в столовой, рука у него была забинтована. Я услышал, как он сказал кому-то, что обязательно разделается с Зимом.
На этот счет у меня были большие сомнения. Суцзуми - еще, быть может, но не эта здоровенная обезьяна. Зим, правда, мне не очень понравился, но в самобытности отказать ему нельзя.
Завтрак был на уровне, все блюда мне понравились. Судя по всему, здесь не занимались чепухой, как в некоторых школах, где, садясь за стол, чувствуешь себя несчастным. Если ты не можешь удержаться и обжираешься, загребая со стола обеими руками, - пожалуйста, никто не будет вмешиваться. В столовой меня всегда охватывало блаженное чувство расслабленности и свободы: здесь на тебе никто не имеет права ездить. Блюда ничем не напоминали те, к которым я привык дома. Вольнонаемные, обслуживающие столовую, в свободной манере швыряли тарелки к нам на столы. Любое их движение, думаю, заставило бы маму побледнеть и удалиться к себе в комнату. Но еда была горячая, обильная и, на мой взгляд, вкусная, хотя и без особых изысков. Я съел в четыре раза больше обычной нормы, запив все несколькими чашками кофе с сахаром и заев пирожным.
