Тропайл кивнул. В конце концов, так было лучше. Гала не стала Волком, хотя он и приложил все силы к этому.
Один из людей закрыл дверь, другой делал что-то с рычагами и колесами, лопасти вертолета закружились, он подпрыгнул на шасси, покачнулся и взлетел. Впервые в жизни Тропайл взглянул на землю сверху.
Они летели невысоко, но Глен Тропайл вообще никогда не летал и даже двести или триста футов высоты вызвали у него слабость и тошноту. Они маневрировали между холмами Западной Виргинии, пролетали над ледяными реками и ручьями, проплывали над старыми опустевшими городками, названия которых уже стерлись из памяти. Людей не было видно.
До того места, куда они летели, как ему сказали, было немногим более четырехсот миль. Они легко преодолели это расстояние до наступления темноты.
Тропайл шел по городу вечером. Электричество в домах, мимо которых он шел, слепило белыми и фиолетовыми огнями. Уму непостижимо! Электричество — это калории, а калории нужно было экономить.
На улице были другие прохожие. Эти люди не шаркали ногами, руки их не были безвольно опущены, они не экономили калории. Они буквально сжигали энергию. Они шагали широко, размахивая руками. В его мозгу с детства отпечаталось, что так ходить неправильно, предосудительно, глупо. Такая походка ослабляет, на нее уходит много калорий. Однако эти люди не выглядели ослабленными. Казалось, они не задумываясь тратили калории.
Городок был самым типичным, очевидно, назывался Принстон. Но он не выглядел временным пристанищем — таким, как Вилинг, или Алтуна, или Гэри; он выглядел, как… в общем, он выглядел так, как будто люди поселились в нем навсегда. Тропайл слышал о Принстоне, но так получалось, что он никогда не проходил его, направляясь на север или на юг. Не было причины, по которой он или еще кто-либо заглянули бы сюда. И однако все, видимо, было подстроено так, чтобы сюда не попали посторонние. Специально подстроено.
Как любой другой город, он не был полностью заселен, но все же его население было большим, чем в других городах. Занято было каждое пятое жилье. Высокий процент.
Человека, который шел рядом, звали Хендл, — один из тех, кто был в вертолете. Они немного говорили во время полета и сейчас тоже разговаривали мало.
— Поешь сначала, — сказал Хендл и привел Тропайла к ярко освещенному, заполненному народом продуктовому киоску. Только это был не киоск. Это был ресторан.
Этот Хендл. Что с него взять? Он, должно быть, выглядел отвратительно, непристойно, мерзко. Никакого понятия о воспитании. Он не знал Семнадцати Условных Жестов или, по крайней мере, не пользовался ими. Он не позволил Тропайлу идти позади него слева, хотя и был по меньшей мере на пять лет старше Тропайла. Когда он ел, он просто ел. Для него не существовало правил Наслаждения Первым Глотком, Паузы Первого Насыщения, Троекратного Предложения Пищи. Он засмеялся, когда Тропайл хотел дать ему Порцию Старшего.
Весело, покровительственно этот человек сказал:
— Если тебе нечем занять время, занимайся этой ерундой. Твоим дуракам-согражданам делать было нечего. Вы бы умерли от скуки без этих идиотских штучек, да у вас и нет возможностей заниматься чем-нибудь более важным. Мне известны Жесты. Семнадцать деликатных способов передачи чувств, которые невозможно выразить словами или слишком опасно. Пусть вся эта ерунда катится к черту. У меня есть язык, и я не боюсь им пользоваться. Экономит время. Ты научишься, мы все научились.
— Но, — сказал Тропайл, изо всех сил стараясь привести в соответствие свои представления о поведении. — Как же затраты энергии? А что с необходимостью экономить еду? Где вы ее берете?
— Мы воруем у Овец, — жестко ответил Хендл. — Тебе тоже это предстоит. А сейчас замолчи и ешь.
Тропайл ел молча и думал.
Подошел какой-то человек, уселся, с любопытством посмотрел на Тропайла и сказал:
— Хендл, Соммервильская Дорога. Ручей поддерживал, когда замерзал. Все затопило; плохо, все разрушено.
Тропайл рискнул:
— Паводок разрушил дорогу?
— Дорогу? Нет. А ты, должно быть, тот парень, за которым летал Хендл? Тропайл, так кажется? — Он перегнулся через столик и пожал Тропайлу руку. — Мы отлично перегородили дорогу, — объяснил он, — но паводок все смыл. Сейчас нужно снова перегораживать.
Хендл ответил:
— Если нужно, возьми трактор.
Человек кивнул и ушел.
— Доедай, — сказал Хендл. — Мы тратим время. Насчет этой дороги. Видишь ли, мы отгородились от них. Зачем впускать и выпускать Овец?
— Овец?
— Антиподы Волков, — сказал Хендл.
Он объяснил:
— Возьмем десять миллиардов людей. Предположим, что на миллион один, только один, не похож на остальных. Он наделен талантом выживания; назовем его Волком. На десять миллиардов их десять тысяч. Выжимай их, дави, морозь, уменьшай их число. Пусть «Возрадуйтесь Мессии» маячит в жутком небе, пусть она похитила Землю вместе с людьми, пусть они вымирают, пусть их становится меньше, пока не останется лишь горстка замерзших, ошеломленных, но выживших. В мире нет десяти миллиардов людей. Их даже не в тысячу раз меньше. Их, может быть, лишь десять миллионов или около того, перемещающихся в огромном пространстве, созданном предыдущими поколениями. И сколько же среди этих десяти миллионов Волков?
— Десять тысяч.
— Ты понял, Тропайл. Мы выживаем. Мне все равно, как ты нас называешь. Овцы называют нас Волками. Мне больше нравится называть нас супермены. Но мы выживаем.
Тропайл кивнул, начиная понимать.
— Так, как выжил я в Доме Пяти Правил.
Хендл с жалостью посмотрел на него.
— Так, как ты выжил, проведя тридцать лет среди Овец до этого. Пошли.
Это была своего рода ознакомительная экскурсия. Они вошли в дом, большой, похожий на любой другой большой и заброшенный дом древних; серые каменные стены; окна с осколками стекла. Но внутри он совсем не был похож на другие дома. Спустившись на два этажа вниз, Тропайл вздрогнул и отвернулся от потока фиолетового света, идущего от кварцевой лампы на вершине короткого стального конуса.
— Не беспокойся, Тропайл, это абсолютно неопасно, — прокричал Хендл. — Знаешь, что это? Атомный реактор. Тепло. Энергия. Энергия, которая нам необходима. Понимаешь, что это значит? — Он внимательно смотрел на сверкающий фиолетовый свет через смотровое отверстие. — Пошли, — резко бросил он.
Еще одно здание, тоже большое, тоже из серого камня. На потрескавшейся табличке над входом было написано: «…ционный зал. Гуманитарные науки». На сей раз его поразил не свет, а звуки. Стук молотков, скрип, грохот. Люди что-то делали при помощи машин из металла, производя сильный шум.
