— Но их отошедшие души никогда больше не познают трудностей, печалей и боли, с которыми еще не раз столкнемся мы, оставшиеся. Поэтому мы расстаемся с ними с радостным сердцем.
Ибо в любом семени скрыт цветок, в любой смерти, пусть даже очень маленького человека, всегда скрыта новая жизнь. Новое начало.
***
На скотобойне происходило какое-то движение, легкое шевеление среди подвешенных туш и привидений, скользящих в холодном воздухе. Массивная коровья туша качнулась, потом задергалась в каком-то диком танце на своих цепях.
Никто не видел, как ее внутренности начали раздуваться, пока мертвая шкура не натянулась, и туша не стала похожа на аэростат. Никто не видел, как она разорвалась под действием внутреннего давления, и куски мяса и жира разлетелись во все стороны. Внутренние органы, печень, желудок и витки кишок вывалились на пол. И что-то еще.
Поднялась голова, устремившись вверх в каком-то судорожном, инстинктивном движении. Кошмарное чудовище медленно оглядело все вокруг. Оно охотилось. Сначала неуверенно, затем удивительно быстро обретая уверенность, оно начало двигаться, искать. Добравшись до вентиляционного отверстия, существо сначала изучило его, прежде чем нырнуть туда.
С момента его появления из чрева туши и до его исчезновения в проходе прошло меньше минуты.
***
Закончив свою речь, Диллон склонил голову. Заключенные последовали его примеру. Рипли посмотрела на них, потом снова на шахту, где горел огонь, управляемый электроникой. Она подняла руку и почесала волосы, потом ухо. Через несколько секунд она почесалась снова. На этот раз она посмотрела на свою руку.
Пальцы были покрыты чем-то, напоминавшим темную подвижную пыль.
Она с отвращением вытерла руку о свою одежду и, подняв глаза, встретилась с понимающим взглядом Клеменза.
— Я вас предупреждал.
— Да, вы были правы. Но что теперь с этим делать?
— Конечно, вы можете жить с ними, — ответил тот, — или…
Он потер свою лысую голову и печально улыбнулся.
Рипли поморщилась.
— Другого выхода нет?
Клеменз покачал головой.
— Если бы был, то мы, бы им уже воспользовались. Неужели вы думаете, что нам это очень по вкусу. Тщеславие — одна из причин всех бед попавших на Фиорину. Вам так будет удобнее. Волосы все равно вырастут снова. А если вы ничего не предпримете, вши все равно их съедят до корней. Они, конечно, крошечные, но у них отменный аппетит и совершенное отсутствие манер. Поверьте мне, ваш внешний вид будет гораздо хуже, если вы оставите волосы. Вы будете постоянно тупо чесаться.
Рипли сдалась.
— Хорошо. Где я могу разыскать мастера салона красоты?
Медтехник извиняюще улыбнулся.
— Боюсь, что он перед вами.
Ряд душевых кабинок был белым, холодным и стерильным. Сейчас все они были пустыми, за исключением одной. Когда горячая химически обработанная вода обрушилась на ее тело, Рипли погляделась в зеркало, вмонтированное в стене.
Как странно было остаться без волос. Ведь они являлись легкой, эфемерной частью тела, которую можно было изменять как кому захочется. Она чувствовала себя физически униженной, словно королева, лишенная короны. Хотя, конечно, волосы вырастут снова. Клеменз уверил ее в этом. Заключенным приходится бриться регулярно. Ведь, независимо от воздуха и вшей, это состояние не вечное.
Рипли намылила лысую голову. От возникшего странного ощущения ей стало холодно, несмотря на горячую воду. Конечно, здесь многого не хватало, но вода была всегда. Огромный завод по опреснению воды был построен специально для обеспечения водой всех функционировавших сооружений и их персонала. Даже самые минимальные оперативные уровни снабжались водой с избытком.
Она прикрыла глаза и отступила назад под струю воды. По ее мнению, за прошедшие десять тысяч лет цивилизации человечество изобрело три важных вещи: речь, письмо и водоснабжение.
За пределами душевой ее ждали новые проблемы, хотя они не шли ни в какое сравнение с пережитым. Этого не могли понять ни Клеменз, ни Андруз, ни все остальные. Она не собиралась что-либо им объяснять.
После всего пережитого, перспектива провести несколько недель в обществе отъявленных уголовников пугала ее так же, как прогулка по парку.
***
Заключенные принимали пищу в помещении, являвшемся столовой для надсмотрщиков во время работы рудника. Помещение превосходило их скромные требования. И, хотя оборудование производило впечатление, несмотря на то, что наиболее дорогостоящая часть обстановки была вывезена, пища представляла собой нечто другое. Правда, здесь редко жаловались. Пусть еда не отличалась особым качеством, зато ее было много. Компания не баловала сторожей своего имущества, но и не позволяла им голодать.
В пределах определенных и хорошо известных временных границ люди могли есть, когда хотели. Из-за того, что помещение было чересчур просторным, они стремились собираться маленькими группами. Некоторые предпочитали питаться в одиночестве. С их желанием считались. В суровых условиях Фиорины вынужденная беседа могла принять угрожающий характер.
Диллон поднял поднос с предварительно подогретой едой и пристально оглядел комнату. Люди болтали, поглощая пищу, делая вид, что они полны жизни. Старший офицер и его помощник всегда ели в одном зале с заключенными, но чуть в стороне. Ни слова не говоря, Диллон пристроился за столом, где уже сидело три человека, на лицах которых было сосредоточенное выражение. Нет, их лица были просто угрюмыми, мысленно поправил себя Диллон.
Это было не таким уж редким явлением на Фиорине. Тем не менее, он заинтересовался.
Голик поднял глаза на нового соседа, но быстро отвел их в сторону и переглянулся со своими друзьями Боггзом и Рейнзом. Все трое тут же с преувеличенным усердием занялись едой, а Диллон занял пустующее место. Они не возражали против его присутствия, но никто из них не проявил гостеприимства.
Все четверо ели молча. Диллон пристально наблюдал за ними, и они чувствовали это, но никто не проронил ни слова.
В конце концов огромный мужчина не выдержал и, не донеся ложку до рта, обратился к Боггзу:
— Ну, ладно. Сейчас обеденное время, когда можно пообщаться, а не семинар для размышлений. Что-то у нас тут не так. Может быть, кто-нибудь из вас, парни, объяснит, в чем дело.
Боггз отвел глаза в сторону. Голик уткнулся в свое пюре. Диллон не повышал голоса, но его нетерпение было очевидно.
— Поделитесь со мной, братья. Вы все меня отлично знаете, так что вам известно, что я могу быть настойчивым. Я чувствую, что у вас что-то случилось, и хочу помочь.
