— И много ты стоишь?
— Двести тиот в день, шмотки и харчи отцовские, — местами пожелтев от своей наглости, выпалил Шук. Если дело зашло о цене, гляди, не прогадай, проси больше!
Форт вычислил — тиот означает одну четырёхсотую ота, от по обменному курсу — 2,08 федеральных басса, год ТуаТоу — 320 суток; итого цена парню 333 басса в год. Ну ещё наест и износит бассов на пятьсот-шестьсот, значит, минимум до тысячи. В год! да последняя официантка в Сэнтрал-Сити меньше чем за 1200 не наймётся! И так туанцы, которых — всех! — федералы видят богачами, представляют себе богатство?.. Наверное, здесь вообще не знают, что такое настоящая зарплата.
— А напарница?
— Тоже.
«Не обижает он её. Что-то есть у них такое, общее».
— И конечно, бонусы, — лингвоук нашёл подходящее слово, но затем его вновь пробило на жаргон, — с хабара. А если вам державная династия не в зад упёрлась, то и подарочки по дням рожденья царственной семьи...
«Кто же писал программу лингвоука? — мучило Форта. — Не иначе, грамотный заключённый за двести тиот в сутки плюс баланда повышенной жирности...»
— Что ещё за подарочки?
— Эээ... — Шук забоялся, что хватил лишнего — или звёздный из ненавистников правящего Дома Гилаут. — Так, малясь конфет, малясь какой-нибудь одёжки... как полагается...
Форт бросил клик под ноги распяленному у стены кандидату в небожители.
— Вот задаток. Бери.
О-о! клик! вот щедрость отца!
Шук мигом сгрёб клик, повернул так, эдак — торцы гладкие, чистый клик, не меченый; на просвет видна голубая жилка, заряжен. Эх, от-счётчика нет, узнать, сколько отец отвалил! Обыкновенно, если повезёт добыть клик, стараешься скорее его с рук долой; даже скупщик не скажет, сколько в нём отов, а спросит: «Какие баны возьмёшь? на жратву — триста, на гульбу — полста, барахольных — полтораста», — и гадай потом, какой был заряд.
Нет, этого клика скупщику не видать.
Дал и Эну поглядеть — та не верила глазам. Но она первая спохватилась воздать отцу почести.
— Отныне мы ваши! — протянула руки и бух перед ним. — Отец, назовите нам свое прославленное имя!
Чужак помедлил, точно прицениваясь — стоят ли они брошенных отов.
— Зовите меня Форт.
Звёздные — р-говорящие, их слова и имена не прожуёшь.
— Отец Фойт! я, Шук, ваш верный слуга.
— Эну, ваша служанка.
— Принято, — отец подбросил пистолет ладонью, потом взял его в обе руки и переломил. Как сухой сучок! во силища у выродка! Шука дёрнуло ледяной искрой по хребту — а ну как ударит? Кулак насквозь пройдёт, как через оконную бумагу.
— Чтоб я таких вещей у вас больше не видел. За работу, детки.
— Я сейчас бегу к Толстому...
— ...а я с отцом останусь, если чего надо.
— Шу-ук, — Эну незаметно подёргала дружка за рукав, — дай мне клик.
— Зачем тебе?
— Козырну. Пусть знает!..
— Ну... на. Ты не очень там.
— Не учи.
Эну ветром полетела от Развалины с кликом в кулаке; сердце её рвалось наружу. Боль и страх последней недели, сковавшие её, словно цепью, исчезли, казалось, радость исцелила настрадавшееся тело. Держись, Толстый, сунешься ещё своей лапой!
Отец вроде не звал — а многоножка вошла, сняла поклажу; крышка у неё наверху отъехала назад, и показались тонкие щупальца. Разомкнув пояс, отец Фойт сбросил башмаки, спустил лохматые брюки — Шук для приличия отвёл глаза. Ну, чужак и чужак, значит, так у них заведено, что на людях раздеться не срам. Одно ясно, что Фойт — чужак отменно крепкий, если ему тьфу на хозяйские мины. Шандарахнуло — пыль столбом, а он целёхонек, только оглушило да ноги поцарапало. За таким не пропадешь.
— Пить хочешь? — спросил отец, навинчивая на щупальце головку со щипцами.
— Спасибо, отец, — Шук помахал рукой.
— Вода вон, в канистре. Очищенная.
— После попью, отец.
Многоножка струёй воздуха смела с пола остатки песка, разложила брюки и принялась щипцами соединять рваные края. Сожмёт — место цело, и так дальше.
Вроде всё улеглось и решилось, а Шук был взбудоражен, душа не на месте. Эну, крыса, упрыгала, хоть бы один «зонтик» оставила! Беспокойство не отпускало, и Шук вынул трубку «сладкого», прыснул в ноздрю пару раз.
— Что ты там нюхаешь?
— Так, волнуюсь, отец.
— Вон же вода, разведи...
— Что разведи? — до Шука не дошло.
— Эту шипучку вашу.
Звёздный, да вдобавок неплод, в люльке охолощённый — где ему знать, как человека в мужском виде крутить может...
— Я «пшик» не пью, отец.
— Крепковат?
— Мне пока рано, отец. Меня мало били.
— И долго надо бить, чтобы «пшиком» заняться?
— Месяца два до полусмерти. Или подстрелят, а не убьют — тоже...
Отец смотрел, как многоножка латает брюки.
— Я заметил, что тут на «пшик» недолго перейти.
— Морду бить не скупятся, это вы верно сказали.
— Давно хулиганишь?
— Не особо. Я, как с инкубатора вернулся, сначала ходил в школу, а потом...
— Откуда пришёл?
— С инкубатора... куда мальков сдают на вырост.
И вправду отец с неба рухнул. Шук сам не ждал, а оказался кое в чём умнее его. Смехотища — отца, звёздного, простым вещам учить!.. Шук вежливо, не зарываясь, стал просвещать того, кого бы слушать молчком и мотать на бигуди.
— Это такая штука — малёк родится, и его...
А маленького даже увидеть не дали, его — в мясорубку!
«В мясорубку моего, нашего малька!»
— ...его...
Мучаюсь, говорю им. — сделайте что-нибудь! А они — терпи, терпи, роды-то терпела, сейчас, немножко... какое немножко! Один плюётся — инструмент, говорит, совсем никуда... пошли менять, а я лежу...
— ...его...
«А если она побежала и с ней плохо сделается? вдруг кровь потечёт?!.. его... Всё из головы вон! ей же нельзя! наверное...»
— Я слушаю.
— Отец, — Шук встал. — Можно, я за Эну следом... Я быстро! до выселок и назад.
— Сиди. Что с ней станется.
— Отец, она после родов, вчера вернулась.
— Вот как! Поздравляю.
— Да нет, малёк не получился, а как бы с ней...
— Понятно, — отец закрыл многоножку. — Покажи её след.
Они вышли наружу, многоножка — впереди.
— Вот след! и вот...
Многоножка дунула вверх по откосу с неожиданной скоростью и скрылась в кустах.
— Успокойся. В случае чего домчит ее на выселки. Там есть кому помочь?
В автомате Форт был уверен, в свеженанятой служанке — нет. Скорее уж она припустится втрое быстрей, когда паук за спиной закричит, помахивая лапами: «Не спеши, я довезу!» Но хотя бы Шук не будет вскакивать ежеминутно и глядеть в ту сторону.
— Помогут... Спасибо вам, отец.
— Не за что. Вы ведь отныне мои. Пойдём-ка в тень.
