— Ничего не видно.
— Поговорить еще раз с протоколистом? — в раздумье произнес Гордон.
— Эта машина только сбила нас с толку! — Кашкин говорил с досадой: — Не понимает юмора, не знает студенческих поговорок — представляю, как она изобразит наше поведение. В ее изложении мы будем выглядеть полными идиотами. Я — во всяком случае. Ты, конечно, ей больше импонируешь.
— Ты зря злишься! Машина ни в чем не виновата. Горышев специально мистифицировал Дубровского. И уж если он поверил в «снежного человека», чего ты хочешь от машины! Главная беда в том, что неизвестно, о чем спрашивать протоколиста. Нужны новые данные, тогда появятся и новые вопросы. Знаешь что? Посмотрим показания всех приборов за час до нашего прибытия!
— Вдруг зафиксировали землетрясение?
— Я бы не исключил и землетрясения.
Они еще раз оглядели площадку, сверкающую голубизной под безоблачным небом. Будки и будочки, приборы, стоящие открыто, и ни одного следа возле них.
— Сегодня их не осматривали, — заметил Кашкин.
— По расписанию это должны делать мы. Их проверяют раз в два дня. Регистрационные устройства — внутри станции.
Поделив ленты с графиками, они уселись за стол и, сдвинув в сторону тарелки, погрузились в изучение материалов.
— Землетрясения не было, — констатировал Кашкин. — Не считая двух, эпицентры которых находились в четырех и в шести тысячах километров отсюда.
— В солнечной радиации особенного ничего не происходило, — бормотал Гордон. — Космические лучи — в норме.
Они смотрели все подряд.
Еще шуршание лент, нечленораздельные восклицания. И вдруг…
— Вот! — воскликнул Кашкин. — Я говорил.
Он поднес к глазам Гордона голубоватую ленту. Гордон взглянул на зубец, в который уткнулся палец Кашкина.
— Что это?
— Ветер. Видишь — почти прямая линия? Штиль. И вдруг — острый всплеск. Затем затухающие зигзаги. И снова штиль — ровная линия. По времени… по времени… сходится! 13 часов 34 минуты. Сильный порыв ветра! Что?
— Сильный? — Гордон взял из рук Кашкина ленту. — Где тут масштаб? Ну знаешь, таким порывом двух взрослых мужчин не поднимешь в воздух.
— Ты забыл про скафандры! Они же настоящие аэростаты. Ты знаешь: чем сильнее ветер, тем плотнее становится воздух. И вот наступает момент, когда…
— Срабатывают клапаны, — холодно закончил Гордон. — Подъемная сила скафандров постоянна. Специально устроено, чтобы походило на постоянную разницу в весе на Луне.
Но Кашкина не так легко было заставить отказаться от мысли, если она его захватила.
— Тут ничего не стоит упасть и стукнуться, — сказал он. — Ударился клапаном о камень — и пожалуйста: клапан вышел из строя.
— У обоих сразу?
Кашкин задумался не больше чем на секунду.
— У одного. Дубровский вспомнил про неисправный клапан в скафандре Горышева и побежал за ним. Только схватил его, тут вдруг задул ветер и перенес обоих через сетку.
Кашкин так ясно представил себе картину, что вскочил с кресла.
— Надо взять трос и обследовать провал. Плевать на то, что скажет по этому поводу бетонный столб.
Он сделал шаг к двери.
«Скафандр», — равнодушно заметила дверь.
Кашкин остановился и стал оглядывать себя.
Гордон махнул рукой.
— Версия отпадает, — устало сказал он. — Дверь не выпустит человека в неисправном скафандре. Если в скафандре что-то не в порядке, он сам просигнализирует об этом.
Кашкин медленно вернулся на свое место.
Гордон молчал на этот раз очень долго. Он напоминал шахматиста, ищущего ответ на сложный ход противника.
— Секрет, наверное, самый простой, — сказал он наконец. — Тебе не кажется, что Дубровский и Горышев просто не могли никуда исчезнуть с территории станции? Вихрелет исключается. На скальную стену не забраться даже альпинистам. Через забор не перелетишь. До сих пор мы разбирали варианты того, как они покинули территорию станции. Теперь предположим, что они здесь.
— Как же ты объяснишь следы?
— Следы могут не иметь никакого отношения к исчезновению Горышева и Дубровского.
— Новая версия?!
— Просто я более критически оцениваю факты. Следы могут быть старыми.
— Снег свежий.
— А ты знаешь, как здесь падает снег? Здесь ветры дуют под всеми углами. Старые следы могли оказаться в зоне случайного затишья.
— Но ведь не можем же мы обследовать всю территорию сантиметр за сантиметром, переворачивая каждый камень, наподобие того, как обыскивали эти комнаты? Нам не хватило бы и двух недель.
— Разумеется. Если до шести утра ничего не придумаем, сообщим на Землю, вызовем людей. Но что делать сейчас? У тебя есть идея? Пусть самая фантастическая!
— Увы, — уныло сказал Кашкин, — моя фантазия иссякла.
— У меня тоже нет никакой гипотезы, — сознался Гордон. — Ну давай подумаем, — предложил он. И погрузился в размышления.
Но Кашкин не мог долго оставаться наедине с собой. Он стал думать вслух:
— Интересно, как выглядят эти парни? — Он покряхтел. — Очень разные люди, судя по тому, что мы о них успели узнать. Горышев может выдумать любую ерунду. Дубровский — мужик серьезный. Если берется за что-нибудь, то уж это дело: исправление канала наружной связи, исследование… Что он исследовал, когда Горышев принялся морочить ему голову своим «снежным человеком»? Не помнишь?
— Что-то связанное с ультразвуком. Кажется, способы предупреждения о лавинах.
Кашкин оживился.
— Послушай, — обратился он к протоколисту, — здесь бывают лавины?
— В горах-то? — удивился Гордон. — Где же им еще быть?
— Я не тебя спрашиваю. На территории станции лавины бывают? Ну, шевели своими клетками! Что-то ты долго соображаешь!
«Лавиноопасен западный участок», — ответил протоколист.
— Лавины сильные?
«Слабые. Большие лавины минуют станцию».
— Ты думаешь… — просветлел Гордон.
— Вот именно. Мы шли от Горышева, а надо было идти от Дубровского. Ну-ка, машина! Дубровский конструировал прибор для прогнозирования лавин?
«Да», — ответил протоколист.
— Где прибор?
«Установлен на территории станции».
— Где именно?
«На западном участке».
— В каком месте?
«Дубровский нанес на карту».
— Где карта?
«В нижнем ящике бюро».
— Гениальная машина! Беру назад все критические замечания. Нашел карту? — обратился он к Гордону.
Тот рылся в ящике бюро.
— Вот она, — Гордон расстелил карту на столе. — Западный участок — там, куда вели следы.
— А место, где установлен прибор, помечено?
