Борис Письменный - О, Пари

- О, еще какая реальная и какая фигура, - сказал Женя. - Я точно женюсь. Все как написано, как задумано.

- Задумано? А как насчет вашей гибели?

- О, это Макс. Проблемы мои, но голова Макса. Я улетал; недавно похоронил маму. Меня ошеломило это острое чувствоностаться одному. Не одинокому, нет, но следующему в конвейере жизни. Без прикрытия, что ли? И я... правда, сел в автобус домой. Начался мой очередной эпизод. Тяжелей, чем когда-либо. Я кричал, настаивал, что маманжива и, как обычно, на обследовании в больнице; что это меня нет - разбился. И тогда Макс уговорил, чтобы я записал подробности так, как мне хочется. На этом условии он, большой жульен, поклялся устроить мне буст - рекламу, чтобы продать картины, достав сертификат о смерти. Десять пассажиров ведь так и пропали бесследно. Я начал писать нехотя; потом разошелся - поверил, что пишу правду, если не о крушении самолета, то о крушении одной очень расхожей иллюзии. И поделом. Иллюзиям суждено лопнуть однажды. Не так ли? Если вы из агентства, вам все известно. Теперь, я слышал, моя живопись нравится даже критикам. Не парадокс ли! Будто она станет лучше, если погибнешь в знаменитой катастрофе? Теперь, похоже, я и сам знаменит. Допускаю, что мне грозят теперь неувязки с законом. Вы не в курсе? Я живой труп, так сказать. Чтобы возродиться, мне нужно исчезнуть.

- В свой Париж?

- О, нетндовольно. Парижем, 'где чешутся ногти', я, кажется, переболел. Ясно, что пресловутый парижский шик - такая же выдумка как, скажем, в свое время, спиритизм, верчение столов или большевистский рай - удобные полуфабрикаты для массового потребления. Земля велика и жизнь бесконечна. Буду писать. Макс - мой менеджер и агент. Кстати, ждет внизу, за углом. Если вы не возражаете, я давным-давно должен бежать. Он обхватил коробку левой рукой; протянул мне правую.

Я вышел на лестницу напоследок взглянуть на героя, но нержавеющей стали дверца лифта, бухнув, замкнулась. В ней смутно играло одно мое собственное отражение.

1996