Ознакомительная версия.
Она потянулась так, что под блузкой ясно обозначилась маленькая грудь. Ник отвел глаза.
– Все хотела тебя спросить, – продолжила Катя, – чем твои занимаются? Вроде косметикой?
– Да делают лекарства, – ответил Ник.
– Так лекарства или косметику?
– И то, и другое. Пилюли, которые особенным образом действуют на лицевые нервы. А нервы уже действуют на мышцы.
– Разглаживают что ли морщины? Тогда мне тоже нужно. Мне четырнадцать лет, а у меня уже три морщинки, если наморщить кожу, но я тебе не покажу. Так у них есть такие пилюли? Я первая в очереди.
– Они сделают твою лоб гладким как у куклы.
– А что еще?
– Много всего в таком роде. Вот ты, например, добрая.
– Ну, я бы не говорила так уверенно, – заметила Катя, улыбнувшись лишь левой щекой.
– Я же сказал «например». А другие злые. Или глупые, или вредные. И все это у них написано на лице. Ты идешь и видишь: вот эта злая, вот эта подлая, вот эта заносчивая… И они никакой косметикой этого не спрячут, потому что лицевые нервы привыкли отдавать приказы нужным мышцам, а мышцы уже делают такое выражение лица. Но можно сделать таблетку, которая действует на эти нервы и тогда у злой будет доброе лицо, а у глупой будет умное.
– Надолго? – спросила Катя.
– Может быть, на полдня.
– Класс! Вполне достаточно, чтобы одурачить кого-нибудь на всю жизнь. Я с детства становлюсь злее с каждым годом, это например. Знал бы ты меня в три года, так я была таким пушистеньким ангелом, что просто выть хочется. Скоро мне надо будет принимать таблетки от злости.
Ник немножно помолчал, потом продолжил.
– Ну еще мои делают гуинпленчики. Знаешь такие?
– Никогда не видела, но слышала, что жуткая гадость. Как они действуют?
– Так же как косметические таблетки, но наоборот. Как только принимаешь, они действуют на лицевые нервы так, что получается дикая гримаса. Например, выворачиваются веки, растягивается рот и так далее. У нас в училище их принимали даже на уроках, чтобы пугать учителей. Ну и, понятно, чтобы пугать друг друга.
– Особенно девочек?
– Да.
– А приворотное зелье твои не варят?
– Варят. Но это не таблетки, это только через капельницу или шприц, это в продажу не поступает.
– Напрасно. Я бы купила. Грамм пятьсот на первое время.
– Просто, когда тебе введут это вещество, ты должна влюбиться в первого человека, которого увидишь. То есть, в первого, на кого обратишь внимание. Это очень опасное вещество. Его используют только для семейной терапии. Например, родители разлюбили друг друга и не могут жить вместе, а разводиться не хотят.
Тогда им дают лекарство.
– А наоборот? Чтобы разлюбить?
– Такого лекарства нет. И даже не может быть. Настоящая любовь это на всю жизнь.
– Неужели на всю?
– На всю.
– И ты об этом молчал?
– А что?
– На всю жизнь – это большое счастье. Можно сказать, главная удача в жизни.
А что, если мы с тобой пойдем и сделаем такие два малюсеньких укольчика друг другу, чтоб любить всю жизнь? И никто и не узнает; мы сговоримся и никому не скажем? А? Испугался? Сиди, сиди, трус, я пошутила.
Робот-гитарист пробежался пальцами по грифу, соорудив совершенно невероятный, кружащийся листопад звуков. В промежутках между заказами он развлекал сам себя нечеловеческой музыкой. Потом замер, лишь пальцы постукивали друг о друга, выбивая сложный ритм.
– Так вы тот самый Пущин? – удивилась она.
Это не укладывалось в голове. Анна никак не могла представить, что ее новый шеф – столь знаменитый человек. Человек, чье имя еще недавно было на первых полосах газет. Причем все газеты, будто сговорившись, писали одно и то же: ложь.
– Приятно быть знаменитым, – ответил Гектор, – хотя, моя слава уже стала угасать. Надо бы затеять новое хулиганство.
– Это не хулиганство.
Ее глаза загорелись, но вдруг что-то в выражении ее лица напомнило Гектору сумасшедшую соседку из детства и он сразу понял что: особенные глаза человека, который захвачен чем-либо настолько, что мир вокруг перестает существовать. У той сумасшедшей всегда были такие глаза, у нормальных людей – изредка. В этом вся разница между сумасшедствием и здоровьем, – подумал он. – Или, может быть, мы на краткое мгновение становимся сумасшедшими, когда внезапная вспышка идеи ослепит нас? Ядерный взрыв идеи, навсегда меняющий ДНК нашего разума?
– Я не помню, в чем там было дело, – сказала Анна, подавшись вперед, – но вас, кажется, выгнали из университета? Я не слишком грубо выразилась? Вы сделали открытие?
– Да, сделал. Но открытие закрыли.
– Мне всегда казалось, что мы живем в цивилизованном мире…
– И мне тоже казалось, правда не всегда, и теперь уже совсем не кажется.
– Что это было?
– Открытие? Да так, одна мелочь. Потом это назвали структурой Пущина-Беева. Беев, скажу сразу, был ассистентом. Не обошлось без трагедии, хотя ни одна газета об этом не сказала. Когда все началось, он смертельно напился и утонул в реке. Его заставляли дать показания против меня. Может быть, они переусердствовали. Я все-таки надеюсь, что он утонул сам, без их помощи.
– Он был ваш друг?
– Наоборот. Это был неприятный усатый тип, похожий на тракториста. Когда я просил у него тестер или лабораторный стаканчик, он записывал мою фамилию и просил расписаться. Это меня безумно раздражало. Представьте себе жену, которая просит с мужа расписку в том, сколько яиц он взял в холодильнике…
Как-то не верится, что он оказался столь нервным.
Робот-фотограф щелкнул затвором и мгновенно изготовил их скульптурную фотографию: девушка и мужчина, сидящие за столом – еще горячая, неостывшая фигура из белого пластика. Тонкое искажение пропорций: девушка кажется красивее, чем она есть на самом деле, мужчина – аристократичнее и моложе.
Гектор бросил фотографу монетку и тот поймал ее на лету ажурной металлической клешней.
– Вы так и не сказали что это было, – спросила Анна; она рассматривала фигурку и улыбалась, – В газетах об этом не писали. Или писали так, чтобы никто не понял.
– То есть, открытие?
– То есть, да.
– То, что я открыл, и то, за что меня выгнали, – сказал Пущин, – это надгенная информационная струкрура. Сейчас объясню. Представьте себе такую вещь: допустим, все гены почему-то выстроились в надпись: «привет, друзья!.
Не знаю как вас, а меня бы страшно удивило. Это ни капельки не изменило бы наследственность организма, то есть сумму генов, но заставило бы очень серьезно задуматься: кто и зачем приветствует нас таким образом, да?
– И кто же написал «привет, друзья»?
– Увы, не знаю. Но он написал кое-что похуже.
– Что?
Ознакомительная версия.
