Он долго ничего не мог сообразить, пока в комнату не вошла сама Виктория.
- Ага! Встал уже! - сказала она.
- Вика, - прошептал он, - что это было вчера... - но не договорил до конца, не осмелился. Уж очень свежий и цветущий вид был у его жены.
- Что было вчера? - спросила она грозным голосом, но чувствовалось, что сегодня она не расположена сердиться. - Вчера было то, что под утро я проснулась и увидела тебя лежащим на полу. Хорошо, что дети в пионерском лагере, - погрозила пальчиком Виктория Ивановна. - Что бы они подумали? Вставай. Кофе остывает.
- Я сейчас, - сорвался с места Валерий Михайлович и начал поспешно одеваться.
За завтраком Виктория Ивановна втянула мужа в разговор о вчерашнем спектакле. У нее была хорошая память, и она умела убедительно и красиво говорить. Валерий Михайлович старался поддержать разговор.
Виктория Ивановна очень любила говорить о театре, кино и концертах. Они, кстати, очень часто ходили на различные концерты в четырнадцать местных театров. И вкусы у них совпадали, правда, у Виктории Ивановны вкус был немного тоньше. И то, что нравилось ей, нравилось и Валерию Михайловичу. У них и вообще-то споров почти не бывало.
Вот и сегодня Валерий Михайлович на лету схватывал мысль своей жены о вчерашнем спектакле и добавлял несколько фраз. Виктория Ивановна соглашалась с ним. Вчерашний поступок, после которого он не смог добраться до постели, она ему простила. Господи, ну чего не бывает с мужчинами! Тем более что Валерий Михайлович позволял себе крепко выпить лишь иногда. Он даже в компаниях умудрялся оставаться почти трезвым.
Перед уходом на работу Валерий Михайлович обнял Викторию Ивановну, и ему почему-то пришла в голову мысль, что это его черный пиджак с удовольствием обнимает бежевое платье жены. Мысль была дикая, но почему-то не выходила из головы, пока он шел на работу..."
14
На этом рукопись обрывалась. У меня возникли такие мысли: во-первых, это не объяснительный документ, ничего такого, что проливало бы свет на причину драки; во-вторых, за те несколько минут, что Федор провел в купе проводниц, совершенно немыслимо было исписать такую пачку листов; в-третьих, прочитать этот рассказ в вагоне-ресторане, будь да - же он написан заранее, Валерий Михайлович тоже не успел бы. Я все так и сказал Федору.
- Видите ли, Артемий. - Он уже откуда-то знал мое имя. - Я писатель. Нет, нет, нет, я понимаю, что внешним своим поведением позорю эту безупречную организацию и всеми уважаемых ее членов. Я даже не стремлюсь попасть в Союз писателей. Ну, или, вернее, еще не стремился. Так вот. Я пишу рассказы, рассылая их в газеты и журналы. И еще не было случая, чтобы рукописи где-то затерялись. Все они честно возвращаются ко мне назад. Их никто не печатает, более того, их никто, я полагаю, и не читает. Я слишком отрываюсь от жизни.
Мне нужно было идти, а он все крутил вокруг да около. Лицо мое выражало явное нетерпение. И это на него подействовало.
- Понимаю, - сказал он. - Это происходит со всеми, кто заговорит со мной. Я написал рассказ о некоем Валерии Михайловиче Крестобойникове. И вдруг здесь, в поезде, встречаю своего героя! Очень симпатичный человек. Он и в рассказе мне симпатичен, это ведь чувствуется? У него неприятности с вещами. А у кого их нет? Я пытаюсь, чем могу, помочь. С галстуком, правда, мы не справились. А потом даю ему почитать свое произведение. Он бросает лишь беглый взгляд на две-три страницы, кричит: "Всех вас надо на трудовое перевоспитание! Подлец!" - и бьет меня смертным боем. Я увертываюсь, бегу, но ноги уже не те, что были в молодости. Во всем теле усталость, в глазах круги. Поворачиваюсь, чтобы попросить прощения, вытягиваю вперед в мольбе руки, он натыкается на одну из них и падает. Что вы на это скажете?
- Отпустите его, - попросил я проводниц. - Он совершенно безопасен. А так вам его придется караулить. Одно беспокойство.
- Хм... Вы его на поруки берете, что ли? - спросила тетя Маша.
- Беру, - твердо сказал я. - Беру на поруки. Весь коллектив вагона берет его на поруки.
В первом купе соседи Федора крепко спали. Я подтолкнул писателя на верхнюю полку, снял с него грязные ботинки и сложил руки на груди.
Уже чуть более суток осталось. А там... Я плохо представлял, что будет дальше. Как-то смутно в голове маячила встреча с тещей и тестем, объяснение с ними, слезы радости и всепрощение.
По коридору шел гражданин с красной повязкой на рукаве и в какой-то форменной фуражке. Он периодически выкрикивал:
- Голубчиков есть? Голубчикову срочная телеграмма! Место возле восемнадцатого... Голубчиков здесь не проживает? Кто Голубчиков?
В нашем купе ему что-то объяснили, и он пошел дальше, на всякий случай все же вопрошая: "Голубчиков есть? Срочная телеграмма Голубчикову!" Моя фамилия, слава богу, была Мальцев. Это уж я знал точно. Не найдя адресата в нашем вагоне, гражданин направился в следующий, шагая походкой моряка, привыкшего и к килевой и к бортовой качке. А вагон что-то здорово разболтало.
Я вышел в тамбур. Степан Матвеевич и Иван стояли у окна, выходящего на север. Лица у них были непроницаемы. Я достал пачку. В ней осталось всего две сигареты. Я взял одну. И тут же за другой протянулась рука Степана Матвеевича.
- Понимаете, - сказал он, - я никогда раньше не курил в нашей реальности. Не тянуло даже.
Его фраза прозвучала как тревожный колокол пожарного набата. Но мы закурили спокойно.
Дым от сигарет уносило куда-то в невидимые щели. Рубашка у меня прилипла к спине. В ушах все грохотало и повизгивало.
- Ну и к чему вы пришли? - спросил я, так как молчание становилось слишком уж тягостным.
- Окончательно еще ни к чему, - ответил Граммовесов.
- Степан Матвеевич предполагает, - начал Иван, - что наш поезд попал в другую реальность. Необъяснимо, но факты вроде бы за это.
- Степан Матвеевич! - невольно вырвалось у меня.
- Не стоит пока волноваться, - слишком уж спокойно сказал он. - Есть, конечно, некоторые странности...
- Например? - спросил я.
- Например, за время, прошедшее после полуночи, на земном шаре должны были произвести три запуска в прошлое, а со мной ничего не произошло.
- Отменили, - предположил я.
- Маловероятно.
- Но ведь может же быть, что у вас эта страшная способность исчезла?! Что-то изменилось в вас, на Земле или в космосе, какой-нибудь сдвиг полей?
- Какой еще сдвиг полей! - посмотрел на меня как на идиота Степан Матвеевич. - Давайте считать. Вас не удивляет скопление странностей? Пришелец с планеты Ыбрыгым - раз. Появление у вас сына... Стойте, стойте! Я сначала перечислю, а потом уж возражайте. Значит, появление у вас сына два. Бутылка, в которую наливают обыкновенную воду, а выливают кто что хочет - три.
