Чувствуя себя очень и очень неуверенно, Леннарт поднял со снега горланящий меховой сверток и осторожно покачал его на руках. Как ни странно, подействовало – наступила тишина. А еще через секунду послышалось довольное чириканье.
Сердце Изгоя громко стукнуло и провалилось в ледяную бездну.
* * *
– Сначала мы определим, что я получу за остатки магии.
– Чего же ты хочешь?
– Об этом я скажу только Орвару.
И прежде чем Расмус успел открыть рот, нигири и толстяка накрыла снежная пелена.
Шатер, сотканный из миллиардов снежинок, надежно отгородил женщину и Брюхо от остальных тварей. От огня и от верного Бразара. Они остались втроем: Орвар, Гаруса и мирно спящий ребенок.
Чужаки, застрявшие в лесу в ночь, когда мир сходит с ума.
– Ты знал, что я захочу уединиться, – заметила нигири. – Ты слишком быстро построил шатер.
– Ты умная женщина, – в тон ей отозвался толстяк. – Ты все просчитала.
– У меня нет сил, чтобы драться, вот и приходится думать.
– А если бы были силы – дралась?
– Да, – твердо ответила колдунья.
– Почему? – Впервые за много-много веков Орвар позабыл, что должен жевать. Подался вперед, не спуская с женщины напряженного взгляда. – Почему?
– Почему? – Гаруса усмехнулась. – Вот почему.
* * *
– Убить проклятую тварь!
– Смерть выродку!
Проявившееся в воде будущее покинуло плошку, выросло, заполонило комнату. Она стояла среди толпы и птицей парила над ней. Она видела всех сразу и каждого по отдельности. Одновременно. Она слышала их крики, их пронзительные голоса: и мужчин, и женщин. Она видела их глаза. И она чувствовала их эмоции. Ярость, ненависть, злоба и... страх. Страх вел их вперед. Не ярость, не ненависть, не злоба, а именно страх. Он делал их яростными и злыми, он заставлял ненавидеть и придавал сил.
– Пожалуйста... не надо...
Растрепанная молодая женщина не могла плакать – слезы закончились. Не могла кричать – сорвала голос. У нее не было сил вырываться из рук мужчин, что стояли рядом. Она могла лишь умолять.
– Прошу вас... пожалуйста...
– Ты знаешь закон, Хельга, – мрачно произнес помощник королевского прокурора. – Твоей вины нет, тебе ничего не грозит.
– Я прошу не за себя.
– Ты не должна просить.
– Я не могу.
– А мы не можем ничего сделать без твоего согласия.
– Можете!
– Но тогда ты ответишь вместе с ним.
– Нет! – Это крикнул стоящий в первом ряду пожилой мужчина в дорогом камзоле.
Директор королевской труппы.
И Хельга и помощник прокурора одновременно посмотрели на него.
– Олав, он же ни в чем не виноват, – прошептала Хельга.
Мужчина сначала отвел взгляд в сторону, даже голову опустил, а потому получилось не в сторону, а вниз и вбок, словно пытался стряхнуть с себя ее мольбу. Но потом неожиданно вскинул подбородок, и в его глазах вспыхнула уверенность. А еще – ярость, ненависть и злоба. Все, что подарил ему страх.
– Ты знаешь закон, Хельга! Мы должны так поступить.
– Он ни в чем не виноват, – прошептала женщина.
Она не знала, что еще сказать.
Олав не отозвался. Но продолжил уверенно смотреть на Хельгу, и его взгляд передавал ей ярость, ненависть и злобу. Передавал ей страх. Страх всей толпы и его, Олава, страх. И это было хуже всего. Хельга была готова драться со всеми, но не с ним. Только не с ним!
– Он виноват. – Очень-очень медленно произнес мужчина. – Таков закон, Хельга, он виноват.
И ее плечи опустились.
Помощник королевского прокурора хотел что-то добавить, но понял, что не время. Промолчал.
Олав вытер рукавом появившиеся на глазах слезы и твердо произнес:
– Он виноват.
Это было последнее. Хельга словно очнулась. Из ее глаз исчезли и ярость, и злоба, и страх. Взгляд потускнел, стал покорным.
– Да, – прошептала девушка. – Он виноват.
Толпа взвыла. Олав снова опустил голову. Помощник прокурора вздохнул и громко объявил:
– А теперь, люди, сделаем то, что велит закон!
* * *
– Я умею видеть будущее, – вздохнула Гаруса. – Через два месяца малыш совершит свое первое чудо и человеки поймут, что у него есть магический дар. И убьют его. – Поправилась: – Убили бы. Через два месяца.
– Если бы ты не вмешалась.
– Да. Если бы я не вмешалась.
Орвар с легким удивлением посмотрел на зажатый в руке окорок, но в пасть его не потянул. Не хотелось. Ничего не хотелось. Перевел взгляд на женщину и негромко сказал:
– Знаешь, мне приходится есть одно только мясо. День за днем, век за веком. Иногда хочется овощей, хочется попробовать, каковы они на вкус, но мне нельзя. Я должен есть мясо. Я не могу нарушить ход вещей. Я, Орвар Большое Брюхо, Повелитель Кладбищ, тот, кто останется в конце всего, почти равный древним богам – я не могу нарушить ход вещей. А ты, слабая, жалкая, неумелая колдунья, – можешь.
– Я изменила только то, что касалось меня.
– Этого достаточно. Ты – можешь.
Орвар сожрал ветчину, принял из темноты рябчика в малиновом соусе, но снова выдержал паузу в приеме пищи.
– Тебе не дойти до Мышиных гор.
– Я знаю, – спокойно ответила Гаруса.
– Ты бы не дошла даже с магией, которую мы у тебя отняли, – уверенно произнес толстяк.
– Я знаю.
Большое Брюхо покачал головой:
– В тебе нет страха, женщина, в тебе совсем нет страха.
– Я умираю, Орвар. Бояться надо было раньше.
«Когда принимала решение».
– Да, именно тогда. – Толстяк насупился и сдавил рябчика так, что хрустнули пустотелые птичьи косточки, а между пальцев кровью потек малиновый соус. – Никому из детей Тьмы не дано видеть будущее, но я знаю, когда и кто ко мне придет. Очень скоро ты станешь моей.
Гаруса молча кивнула.
– Но еще четыре дня назад у тебя было двадцать три года, женщина. Ты их сожгла в этой скачке. Ты их сожгла, но до Мышиных гор не дойдешь. Даже с магией.
– Я должна была так поступить, Орвар.
– Ради него? – Брюхо наконец-то обратил внимание на ребенка.
– Да, ради него.
– Открой малышу лицо, – неожиданно попросил толстяк.
