Гермес, Соломон — ну, это понятно. Мельхиор, Бальтазар, Каспар — про этих он тоже слышал. Симон Волхв, Розенкрейц, Агриппа, Альберт Великий — этих он никого не знает. Роджер Бэкон, Парацельс, Нострадамус — веселенькая компания, судя по выражениям лиц.
Ага, а вот тут уже все люди знакомые — Калиостро, СенЖермен, Тихо Браге. Далее — знакомые и не очень: Кроули, Форчун, мадам Блаватская. И Карл Маркс — он-то как сюда затесался?
Андрей Т. шел и смотрел на лица, смотрел на лица и шел, и казалось, конца не будет этому иконостасу на стенах. Все это называлось «Галерея славы НИИЧАВО», так об этом сообщал транспарант, протянувшийся над колпаками и лысинами.
Хунта К. Х., Киврин Ф. С., Невструев А-Я.П. и У-Я.П., Корнеев, Ойра-Ойра, Привалов — у этих были портреты попроще, в скромных, под орех, рамах, некоторые с налетом авангардизма. И среди этих, простеньких, под орех, золотой византийской роскошью сияли рамы на парадных портретах. Выбегалло, Бабкин, Седалищев, какой-то Авессалом Митрофанов, какая-то баба Нюра, какие-то Ванга, Глоба, Дзюба и Кашпировский.
Должно быть, это были звезды науки первой величины, судя по густоте красок и прославленным именам художников, оставивших свои подписи на портретах. Равнодушный к подобной живописи, Андрей Т. знал из них только три — А. Шилова, Б. Членова и И. Глазунова.
Галерея тянулась вдаль, а намека на выход не было. Ни дверей, ни аппендикса с вестибюлем — ничего такого похожего. Андрей Т. уже не смотрел на лица, он ногами пожирал расстояние, а глазами устремился вперед, надеясь отыскать хоть окно, чтобы выбраться через него на свободу. Но окон не было тоже.
«Похоже на подвальный этаж. Наверное, я промахнулся, когда спускался по лестнице. Надо было на этаж выше». Наконец он одолел коридор и свернул на лестничную площадку. Два пролета он пролетел, как птица. Коридор, в котором он оказался, на предыдущий был совсем не похож. Никаких портретов здесь не висело, были окна, были тени и облака, заглядывающие снаружи в окна; значит, вечер, и солнце уже садится, и сейчас он выйдет на воздух, прогуляется пешком до шоссе, и ветер выдует из его головы накопившиеся там пыль и ржавчину, от которых темно в глазах…
Он представил, как останавливает машину, как разговаривает с водителем ни о чем, как добирается до своей квартиры, как Мурзила, вопя от счастья, встречает его в прихожей, изголодавшийся, непослушный кот…
— Эй, мил человек, у вас табачку, случаем, не найдется?
Андрей Т. остановился как вкопанный. Человек, спросивший про табачок, был такой невзрачный и незаметный, что на тусклом фоне стены казался просто пятном от сырости после протечки отопительных труб.
— Не курю я, — ответил ему Андрей.
— Да, — кивнула ему невзрачная личность и протянула маленькую ладонь. — Щекотун мое имя. Для друзей — Щекотало. Вы — Садко, я вас знаю, я вас в курилке видел.
Андрей Т. пожал ему руку, не желая показаться невежливым, хотя никакого особого желания знакомиться не испытывал.
— В курилке? — Андрей Т. попытался вспомнить, был ли в толпе уродов этот маленький человек-никто, но память молчала, как партизанка.
— Я там был, я за дым прятался. Помните, вы еще смеялись? Так это я вас изнутри щекотал, чтобы вы не боялись. А то бы они вас до смерти запугали… Ну, не до смерти, до смерти им нельзя, но досталось бы вам от них будь здоров. Эти парни пугать умеют. А здоровый смех, пусть искусственный, еще никому вреда не принес, только пользу.
— Спасибо, — ответил ему Андрей Т. равнодушно. Больше всего сейчас его занимала проблема выхода.
— Я много чего такого могу. Например, вот. — Щекотун прикрыл рот рукой. Где-то в стороне у стены кто-то судорожно закашлял. Андрей Т. посмотрел туда, но никого не увидел.
— Не смотрите, там никого нет. Это я.
— Вы? А кто кашлял?
— Я и кашлял. Это называется — управлять собственным кашлем. Школа маркиза де Карабаса. Кашляешь здесь, а звук раздается там, куда ты его направляешь.
— Интересно. А голосом вы тоже можете управлять.
— Нет, голосом не могу. Только кашлем, еще чиханьем, ну и… сами понимаете, чем еще.
— Ценное умение, даже завидно.
— Может, и ценное, только денег за него все равно не платят.
— Послушайте, — Андрей Т. попытался вырулить на интересующую его тему, — я ищу выход. Вы не знаете, где выход из Заповедника?
— Нету здесь никакого выхода. — Щекотун задумался. — Вход есть, — он опять задумался и добавил: — Говорят. Да кто его видел, вход-то, если никто отсюда не выходил.
— Странное у вас заведение: вход есть, а выхода нет. Послушайте, а эти, из снов, они же сюда как-то входят?
— Ну, этим просто. Они через сон и входят. Дойдут до стены, приснятся себе, что они внутри, и — уже внутри.
— Больно хитро. Трудно уловить суть.
— Суть простая. Кто там — те там. Это люди. А кто здесь — те здесь. Это мы. Вот и вся суть.
— А администрация? А директор?
— То ж администрация, то ж директор. Они ж не мы, для них законы не писаны.
— Какие законы?
— Законы природы.
Путаная была какая-то философия у этого мастера передавать кашель на расстояние. Говорил он вроде бы доходчиво и разумно, но если вдуматься, никакого смысла за этой его разумностью не стояло.
— Ну, хорошо, а пожарный выход? Какая-нибудь пожарная лестница в вашем Заповеднике есть? Существуют же противопожарные нормы. Никакая комиссия не примет здание, если при строительстве не соблюдены нормы противопожарной безопасности.
— Это у людей нормы. — Щекотун зевнул и пожал плечами. — А у нас — у нас же ни в огне никто не горит, ни в воде не тонет. Вот и нормы для нас не писаны. Вы ж — Садко, вы сами должны знать, вы ж к Морскому царю на дно ездили. Кстати, никак не могу понять, зачем Морскому царю беломор? Там же под водой сыро, он же там весь размокнет.
— Какой беломор? — Андрей Т. ничего не понял.
— Ну как же. В песне еще поется: «Три пачки беломорчика» и так далее.
— Ах это? Ну это просто фольклор: Не было беломора, и тройного одеколона не было. Все это выдумано для рифмы. — Андрей Т. посмотрел в окно на темнеющие верхушки деревьев. — А окна здесь открываются? Должны же их когда-нибудь мыть.
— Нет, окна глухие, на полметра уходят в стену. И стекла в них не простые. — Щекотун размахнулся и ударил кулаком по стеклу. — Стибоновое стекло, такое на батискафах ставят. Здесь у нас все стибоновое. Пол — стибоновый. Стены — стибоновые, и потолки, и крыша, даже рамы на окнах.
— Не понимаю, к чему такие предосторожности, если все равно отсюда не выйти?
— Это вопрос к начальству. Еще бывший министр Вунюков отдал такое распоряжение, чтобы во всех филиалах НИИЧАВО вместо обычного стройматериала применяли этот самый стибон. Раньше было не так. Раньше просто накладывали чары и все. Но начальство решило: раз кто-то их наложил, значит, кто-то может их и убрать. Поэтому и заменили стибоном.
