Тогда-то и привлекли внимание чудесные превращения лунного диска. Он сверкал подобно яркому волшебному шару и через некоторое время превращался в узкий серп, а затем вновь возрождался и наполнял черное небо голубым сиянием. Прошли тысячелетия, прежде чем стала понятной закономерность новолуний и от краткой меры времени — дня — был сделан шаг к более продолжительной — месяцу. Поняв периодичность смены лунных фаз, люди получили возможность измерить ход самого времени, считавшегося неуловимым и непостижимым, но дарившего жизнь, любовь, детей всему живущему на Земле. Возникшая догадка о начале и конце жизни, ее продолжении в другой, о бренности и вечности существования подтверждалась природой. Именно Луна и приучила людей знать и понимать, ценить время. И вовсе не случайно планета называется на одном из древнейших языков санскрите «мас», что означает — измеритель, а классическое латинское «мензис» — месяц — тесно связано с «мензура» — мера.
В этом и состоял секрет изначального поклонения людей красавице Луне, а не Солнцу или другой планете, либо звезде. На основе лунной меры времени появился лунный год у народов Латинской Америки. Лунным календарем пользовались народы Древней Месопотамии и Средиземноморья, Арабского Востока и Индии. Многие народные обычаи и нравы были связаны с движением Луны по небосводу. Луна стала символом вселенского круговорота. В Африке при появлении нового месяца матери показывали младенцев возрожденной Луне. Такой же обычай был у древних греков, персов, армян. В новолуние древние германцы и славяне сеяли и справляли свадьбы, покупали землю, закладывали новый дом. Во Франции даже существовал закон, по которому лес разрешалось рубить только после полнолуния, когда он наиболее сухой. Считалось, что такой лес не гниет. Под Луной устраивались пышные ритуальные праздники с плясками, пением и поклонениями. К ней проявляли знаки особого уважения. «У нас над двором краюха висит», — говорили на Руси, сравнивая Луну с хлебом. Серебряная планета волей людей превратилась в богиню Селену.
Но когда Галилей направил на Луну свой телескоп, то вместо замысловатых пятен обнаружил горные хребты, цепи и кратеры. Потом Ньютон создал теорию движения Луны. Затем на планету упал наш звездный вымпел и, наконец, человек — американский космонавт Нейл Армстронг совершил первую прогулку по лунной пыли. События разделяли многие столетия, но первой на этом трудном пути заискрилась дерзкая мечта.
История свидетельствует, что герой поэмы Гомера «Одиссея» во время своих скитаний попадает на Луну. Пожалуй, это первое в мировой литературе описание межпланетного путешествия. Серебряную тропу начали торить воображением. На Луну отправлялись с ураганом и испаряющейся на солнце росой, в упряжке из птиц и на воздушном шаре, в снаряде из пушки и с привязанными за спиной крыльями.
Классическим примером устремленного в полет к другим мирам человека стала древняя легенда о Дедале и Икаре, крылья которых, как известно, растаяли под горячими лучами солнца. Однако Луна находилась значительно ближе. Порой казалась рядом и поэтому привлекала сильнее.
В произведении древнегреческого сатирика Лукиана, жившего во II веке до нашей эры, «Икароменипп, или Заоблачный полет», есть замечательное продолжение этой легенды. Менипп не просто подражает Икару, но и рассказывает, каким образом ему удалось подняться в воздух:
«Я старательно отрезал у орла правое крыло, а у коршуна левое и привязал их крепкими ремнями к плечам. Приладив к концам крыльев две петли для рук, я стал испытывать свою силу: сначала просто подпрыгивал, помогая себе руками, затем, подобно гусям, летел над самой землей, слегка касаясь ее ногами во время полета. Однако заметив, что дело идет на лад, я решился на более смелый шаг: взойдя на Акрополь, я бросился с утеса и… долетел до самого театра».
Немало «икаров» жило и на просторах России. Одним из первых русских людей, у кого возникла мысль совершить полет «в эфире», стал «…рождением малороссийский… местечка Золотоноши» инок Софийского монастыря, а затем иеромонах-ослушник Федор Мелес. Решив воплотить в жизнь заветную мечту о полете, как полной свободе, он бежал из ссыпки в 1762 году. Спрятавшись на одном из островов сибирской реки Тобола, из таловых прутьев «делал себе для летания из унесенных мешков крылья».
Испытать их не удалось. Мастер обморозил руки и пришел с покаянием к губернатору.
Федора Мелеса пытали и выспрашивали. Он чистосердечно признался, что при попутном ветре надеялся на крыльях навестить не только родимые места, но и «царствующий город Москву и прочие великорусские города». На вопрос, где бы он ночевал, пил и ел во время полетов и кто научил его такому способу летания, Федор Мелес отвечал:
«Сделанный им к летанию способ кому будет он показывать, и за то видящие имеют его Мелеса охотно принимать и как ночлегом, так и пищею во всем не оставлять. Ко оному летанию такую практику знающих и летающих других никого нигде не видел и не знает и ни от кого не слыхал, а оный к летанию способ употребить вознамерился он Мелес со своего рассуждения по науке философической».
За попытку взлететь русского Икара тяжко наказали: «…в пяток всякия недели но сорок ударов плетьми или лозами отсчитывать ему вместо поклонений земных, которых он нести не охотник».
Как видим, это уже не легенда. Примечательно, что именно служитель культа замыслил взлететь в небо, почитавшегося священным, как и всё на нем. Мысли народной становилось тесно, воображение и мастерство взывало к действию Разума и мощной фантазии. Однако небесные явления еще продолжали вызывать у суеверных тревоги и опасения за судьбу человечества, как, например, о том свидетельствовал массовый страх столкновения Земли с кометой Галлея. И это хорошо прослеживается в событиях рассказа В. Одоевского «Два дни в жизни земного шара». Но неуемное стремление лететь вослед мысли оказалось сильнее. Желание опережать события стремительно нарастало. И вот мы уже видим смелого Нарсима — героя романа В. Левшина «Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве» на самой Луне — у светлого яра Вселенной, мимо которого течет бесконечная река звезд Млечного пути и стремительно проносятся планеты, болиды, кометы, астероиды.
Вас, наверное, привлекли оригинальность замысла и самобытность суждений героя, по существу мечтающего о мирном освоении космического пространства. Помните: «С каким бы вожделением увидели мы отходящий от нас воздушный флот! Сей флот не был бы водимый златолюбием: только отличные умы возлетели б на нем для просвещения. Берега новые сей Индии не обагрились б кровью от исходящих на оныя громоносных бурей: се было бы воинство, вооруженное едиными оптическими орудиями, перьями и бумагою».
