— Она не так уж и мала, — сказал Чернозуб, — и я хочу, чтобы ты перестал звать меня преосвященством.
— Прости, кардинал, — ответил Аберлотт. Подошла его очередь. Он получил два сухаря и один дал Чернозубу. Дополнительные сухари выдавались только вооруженным. Чернозуб неохотно взял его. Жизнь была достаточно трудна и без постоянных издевок Аберлотта.
Вместе с ним и с Топором он вернулся к разгоревшемуся костру.
— Такова война, — сказал Аберлотт. — Я думаю, передовые отряды Диких Собак уже вчера вошли в город. Сопротивления не было. А сегодня идем мы с Элтуром Брамом и его шаманами, — он кивнул в сторону старика на белом муле. — Может, нам доведется увидеть базилику святого Петра.
— Ты идешь? — спросил Чернозуб.
— Получил разрешение. Вместе с большинством папской гвардии. — Аберлотт бросил взгляд на Вушина, папского генерал-сержанта, который лишь пожал плечами. Вушин поддерживал все решения своего хозяина.
Вскинув ружье, Аберлотт нацелил его в небо, подражая воинам Кочевников.
— Тра-та-та, — сказал он, но в голосе его не было убежденности. Он улыбнулся, показав Чернозубу плохие зубы, и разжал ладонь, на которой лежали три медных патрона. — Его величество вождь не хотел брать нас, но его святейшество папа Амен II настоял. Мы — его глаза и уши.
— И ружья, — добавил Чернозуб.
— И это тоже.
Морось все больше напоминала дождь. Чернозуб спрятал кардинальскую шапку под пологом фургона — он опасался, что под дождем ее красный цвет может вылинять, — и собрал кастрюли и сковородки, с утра оставленные ему Битым Псом. Возвышение до звания десятого кардинала крестового похода не освободило его от обязанностей помощника поваренка, мойщика посуды. А также не уменьшило интенсивности приступов лихорадки, сотрясавших его с головы до ног.
Недужила треть лагеря — почти тысяча человек. Удушливое зловоние человеческих экскрементов мешалось с обычными запахами стоянки — конского пота и дыма от костров. Общее настроение было полно мрачности. «Может, будет дождь», — подумал Чернозуб, когда, складывая кастрюли и сковородки, он осторожно обходил вездесущие кучки собачьего дерьма. Лучше дождь, чем ожидание его. На Кочевников, казалось, не действовали никакие неприятности, но от дождя они старались укрыться.
Чернозуб покончил с посудой, оттерев ее песком на берегу ручейка, который вот уже тысячу лет тек из-под каменной глыбы, и проделал долгий обратный путь к своему фургону с пологом. Он прошел мимо папской кареты («Черта с два ты получишь») и мимо блестящих металлических фургонов магистра Диона, караван которого присоединился к ним два дня назад в том месте, где травянистые полосы прерий становились все уже и уже и в них все чаще встречались груды битого бетона и камней.
Этим утром Чернозуб впервые при свете дня увидел вблизи дионовские фургоны. Они смахивали на печки на колесах. «Цистерны», — назвал их Аберлотт, но кто повезет воду с выжженных равнин на дождливый восток? Ясно, что они представляли собой какое-то оружие.
На сиденье одного из фургонов дремал уродец. Увидев Чернозуба, он расплылся в идиотской улыбке, перекрестился и разразился смехом. Чернозуб подумал, что он над ним издевается, но тут увидел Коричневого Пони рядом с Дионом, которые, скрытые от глаз, стояли за одним из металлических фургонов. Похоже, они спорили и положение Диона было не из лучших. Чернозуб не видел выражения лица папы, но узнал неторопливый жест рукой, когда папа, смиряя свое нетерпение, с юридической обстоятельностью убеждал своего собеседника. Монах, ныне кардинал, повернулся и заторопился обратно, к центру стоянки. Он знал, что навлечет на себя неприятности, если папа увидит его без шапки.
День уже пошел на вторую половину, когда наконец хлынул дождь. В северо-восточной части неба весь день собирались тяжелые тучи — они напоминали всадников на вершинах холмов, лавина которых рванула вниз, когда вернулся отряд вождя Кузнечиков. На этот раз не было ни имитации стрельбы, ни гарцующих всадников. Промокшие воины были полны мрачности. На спине одной из лошадей ехали двое, а белый мул нес на себе привязанный труп; он был примотан подобно вьюку, и на нем не было накидки от дождя. Бок мула был розовым от стекающей крови, размытой дождем.
— Это шаман вождя, — сказал Аберлотт Чернозубу, который помогал ему спешиться. Он было протянул монаху свое ружье, но Чернозуб не взял его.
— Тексаркцы?
Аберлотт пожал плечами.
— Снайпер, — сказал он. — Они стреляли в нас с больших домов.
— Больших домов?
— В сущности, это были груды камня, хотя в некоторых из них оставались окна. Оружие у нас было получше, но мы их не видели. Да и вообще мы не сталкивались с тексаркскими войсками.
Четыре женщины распутали веревки, удерживавшие шамана, и унесли тело. Собаки выли, рвались с поводков и прыгали, стараясь дотянуться до бока белого мула, от которого пахло кровью.
— Это, должно быть, дело рук тексаркцев, — сказал Чернозуб.
— Не думаю. Палили со всех сторон, но у нас ранило всего двоих, хотя все мы были на открытом месте. Я стоял как раз позади шамана, когда он упал. Он пел какой-то гимн Виджусов, и ему попали прямо в горло. Удачный выстрел.
— Удачный? — переспросил Чернозуб.
— Удачный для кого-то, но не для него, — Аберлотт показал Чернозубу три пустые гильзы, которые лежали у него на ладони, как маленькие кусочки яичной скорлупы. — Хотя я выпустил все три свои пули. Мне, в отличие от тебя, понравилось, — он намекал на подавленность, охватившую Чернозуба после того, как он почти год назад убил своего противника в бою, развернувшемся на краю прерий. — Выстрелил все три, тра-та-та.
Настала очередь Чернозуба пожимать плечами.
— А мне нравится, — продолжал настаивать Аберлотт.
Сам город произвел на него куда более сильное впечатление, чем стычка. Новый Рим был отнюдь не дырой в земле, как Данфер, сказал он, или кучей развалюх, как Валана. Он состоял в основном из каменных зданий, окруженных цветами и деревьями.
— Центр города — все сплошь большие дома. Их возводили из камня и железа. Их не беспокоила необходимость защищаться. От кого? Как ты можешь их оттуда выкурить? Как драться с людьми, которые не хотят драться?
— Они одолели вас, — сказал Чернозуб.
— Да это даже не было боем. Они даже не очень-то и стреляли. Они прятались в городе и иногда постреливали по нам.
— Кафедральный собор нашел?
Аберлотт отрицательно помотал головой.
— Мы ехали за вождем. Он сказал: «Выкурить их оттуда и бросить их печенки псам!» — Аберлотт саркастически ухмыльнулся, показав себе за спину, где, спешившись, в центре лагеря бродили разгневанные, смущенные и пристыженные Кочевники. Доносился плач женщин, обихаживавших раненого. Тот умирал. Он был ранен в бок выстрелом из ружья, заряженного камнем.
