Загнав Сказкина в пещеру, Краббен не ушел – за высоким горбатым кекуром слышалась мрачная возня, шумные всплески.
Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот.
Выцветший тельник на его спине задрался, и на задубевшей коже Сказкина проявилось таинственное лиловое имя – Лиля.
Вязь сложного, не совсем понятного рисунка терялась под тельником.
Какие-то хвосты, ласты. Похоже, тело Сказкина душили и обнимали неизвестные гады.
– Туман будет…
Гребень кальдеры заметно курился.
Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась над водой в плотные плоские диски.
– Скорей бы.
– Почему?
– А ты погляди вниз!
Серп Иванович поглядел и ужаснулся:
– Какой большой!
– Уж такой! – кивнул я не без гордости.
То уходя в глубину, то вырываясь на дневную поверхность, Краббен, гоня перед собой бурун, шел к Камню-Льву. Солнце било в глаза, и я видел лишь общие очертания Краббена – некое огромное тело, с силой буравящее воду. На ходу голова Краббена раскачивалась, как тюльпан. Он как бы нам обнадеживающе кивал: я ненадолго, я вернусь!
На всякий случай я так и сказал Сказкину:
– Он вернется.
– Еще чего! – обиделся Сказкин. – Пускай плывет!
– Молчи! – приказал я. – И глаз с него не спускай. Замечай каждую мелочь: как он голову держит, как работает ластами, какая у него фигура…
– Да они все там одинаковые… – туманно заметил Сказкин.
Я промолчал.
Краббен входил в крутой разворот.
– А нам за него заплатят? – спросил Сказкин.
– А ты его уже поймал?
– Упаси господи! – ужаснулся Сказкин и тут же возликовал: – Уходит!
– Как уходит?
– А так! Своим ходом! Что он, козел, чтобы сидеть на веревке!
Теперь и я увидел – Краббен уходит.
Подняв над водой гибкую шею, он находился уже на траверзе Камня-Льва.
Ищи его потом в океане.
Я был в отчаянии.
Обрушивая камни, осыпая песок, я с рюкзаком, Сказкин с «тозовкой», мы скатились по осыпи на берег. Никогда этот замкнутый, залитый светом цирк не казался мне таким пустым и безжизненным.
Камни, вода, изуродованная чудовищными клыками мертвая сельдяная акула.
– Да брось, начальник! – удивился моему отчаянию Сказкин. – Ты же видел Краббена. Что еще надо?
– Видел, – Серп Иванович не мог меня успокоить. – Видел – не доказательство. Чем я докажу это – видел?
– Акт составь! – еще больше удивился Сказкин. – Я сам твой акт подпишу, и Агафоша подпишет. Он, если оставить ему старые сапоги, все подпишет!
Я отвернулся.
На борту корвета «Дедалус», когда он встретился в Атлантике с Морским Змеем, было почти сто человек. Ни одному из них не поверили. Кто же поверит акту, подписанному бывшим конюхом Сказкиным и горбатым островным сиротой Агафоном?
– Да что он, последний, что ли? – утешал меня Серп Иванович. – Один ушел, другой явится. Это как в любви, начальник. Плодятся же они где-то! – Сказкин весело покрутил головой. – Я как-то в Бомбее встретил индуску…
– Оставь!
– Да ладно. Я ведь к тому, что на этом твоем Краббене свет клином не сошелся. В мире и без него много загадок, начальник. Видишь, раковина лежит. Кто знает, может до нас ее никто не видел, а?
Раковина, которую Сказкин поднял и держал в руке, ничем не отличалась от других – тривиальная гастропода, но Серп Иванович уже уверовал в свое открытие. Он настаивал:
– Ты погляди, погляди, начальник. Вдруг она совсем неизвестная?
– А главное, – сказал он, – она меня не укусит.
Серп Иванович широко, счастливо зевнул.
И волны к ногам Сказкина катились ровные, сонные, ленивые, протяжные, как его зевки, – океан только-только проснулся.
– Нам еще на обрыв лезть…
Сказкин нагнулся, подбирая очередную раковину, и тельник на его спине вновь задрался, обнажив широкую полосу незагорелой кожи. И там, на этой незагорелой коже я увидел не только то, лиловое имя – Лиля, но и нечто другое.
– Снимай! – заорал я.
– Ты что, начальник! – опешил Серп Иванович. – Под тельником я голый.
– Снимай!
И было в моем голосе что-то такое, что Сказкин послушался.
Не спина у него оказалась, а лист из художественного альбома!
Человек-альбом!
Хорошо, если Никисор, Сказкин-младший, племянник Серпа Ивановича, ходил с дядей Серпом в баню лишь в малолетстве, незачем было маленькому мальчику видеть таких распутных гидр, дерущихся из-за утопающего красавца, незачем было маленькому мальчику видеть таких непристойных русалок, сцепившихся из-за утонувшего!
Но и не это было главным.
Среди сердец, пораженных морскими кортиками, среди развратных сирен, кружащих, как лебеди на картинах Эшера, среди веерных пальм, под сакраментальным и святым «Не забуду…» (в этой знаменитой фразе неизвестный творец почему-то добавил лишнюю букву: «…в мать родную!»), по голой спине Серпа Ивановича, выгнув интегралом лебединую шею и широко разбросав длинные ласты, шел сквозь океанские буруны… наш Краббен!
– Краббен! – завопил я.
Эхо слов еще не отразилось от стен кальдеры, а Сказкин уже мчался к убежищу. Его кривых ног я не видел – они растворились в движении!
– Стой, организм! – крикнул я, боясь, что и это чудище сейчас покинет Львиную Пасть.
Сказкин остановился.
Его левая щека дергалась.
Он крепко сжимал «тозовку» обеими руками.
– Не бойся, – сказал я, задыхаясь. – Я не про настоящего Краббена. Я про того, который изображен на твоей спине. Кто тебе его наколол? Когда? Где? Быстро! Колись, Серп!
– Да один кореец в Находке, – нехотя пояснил Сказкин. И добавил на всякий случай: – Он не мне одному колол.
– Краббена?
– «Краббена! Краббена!» – возмутился Сказкин. – Этот кореец в Находке, он что хошь тебе наколет, только поставь ему пузырек!
– Но ведь чтобы наколоть Краббена, его надо увидеть!
– Начальник! – укоризненно протянул Сказкин. – Да я тебе все уши прожужжал, одно и то же тебе твержу: нет ничего особенного в твоем Краббене! Я же говорил, что наш старпом такого видел с «Азова», и ребята с «Вагая» видели. А я однажды в Симоносеки, начальник, видел японку…
Договаривать Сказкин не стал.
Его левая щека страшно дернулась, и одним прыжком Сказкин достиг входа в пещеру.
– Куда ты?
Но Серп Иванович, не отвечая, свесив ноги с каменного козырька, уже бил прицельно в мою сторону. Пули с визгом проносились над моей головой и шлепались в воду.
Прослеживая прицел, я обернулся.
Без всплеска, без единого звука, явившись как кекур из распустившихся вод, на меня шел Краббен.
