— Коричневый Пони?
— Он хочет, чтобы ты незамедлительно притащил свою задницу к его папскому фургону.
Коричневый Пони был занят бритьем, но оно вряд ли могло изменить его внешность. От бородки почти ничего не осталось — всего несколько волосков на подбородке. Некоторые из них были темными, а другие — светлыми, придавая ему вид начатого и не законченного наброска. Когда Чернозуб нашел его, он уже покончил с завтраком из вяленого конского мяса и слив, поданным на маленьком столике в тени папского фургона.
— Нимми, — сказал он, — где твоя кардинальская шапка? У меня есть для тебя задание.
— Как для солдата? — спросил Чернозуб. Он был готов отказаться.
— Как для посла, — ответил Коричневый Пони, пропустив мимо ушей сарказм новоиспеченного кардинала. — Как для папского посланца к фермерам. Ко всем тем, кто остался в городе. Войска Ханнегана покинули этот район, оставив их вместо себя. Мы можем избежать столкновения, если тысяча человек мирным образом войдут в Новый Рим.
— Тысячу Кочевников отнюдь не назовешь мирными, ваше святейшество, — ответил Чернозуб. — И кроме того, фермеры явно выражают желание завязать боевые действия.
— Верно. Может, ты и прав, — сказал Коричневый Пони. — Может, все оно и к лучшему. В любом случае у нас всего триста человек, главным образом Кузнечики, — папа обвел на удивление исхудавшей рукой пространство лагеря, который при свете дня выглядел совершенно опустевшим — как сон, который помнишь только наполовину.
Чернозуб никогда не видел Коричневого Пони таким слабым. «Конечно же, — подумал он, — это все последствия Мелдауна. Ночная Ведьма назвала его своим мужем и затащила в свою ледяную постель».
— Военачальник трех орд, Ксесач дри Вордар, наш старый друг и спутник Чиир Осле Хонган, повел с собой на юг, к Ханнеган-сити, почти тысячу моих крестоносцев. Даже магистр Дион и многие жители Нового Иерусалима ушли с ним. Они предполагают объединиться с воинами Зайцев и с силами уродцев, которые готовились осадить город, но вместо осады мы получим битву, — Коричневый Пони устало присел. — Может, все это и к лучшему.
— Не так, — произнес Вушин.
— Мой генерал-сержант не согласен, — сказал Коричневый Пони. — Но какое это имеет значение? Что сделано, то сделано, — руки папы вспорхнули в воздух, как две птицы. Чернозуб удивленно посмотрел на него: самый земной из людей этим движением неожиданно напомнил ему Амена I.
— Но я болен, — сказал Чернозуб.
— Все мы больны, — ответил Коричневый Пони. — Конечно, кроме Вушина. Где твоя шапка, Нимми?
— Здесь, — Чернозуб вытащил из-под рясы красный кардинальский головной убор. — В лагере я ее не ношу. Ветер может сдуть ее у меня с головы, и она шлепнется в собачье дерьмо.
— Здесь нет ветра, — сказал Вушин, который не одобрял отношение Чернозуба к своему хозяину.
— Ах да, эти собаки… — рассеянно произнес папа. — Нам пришлось оставить их при себе. Ксесач не захотел взять их с собой на юг. Мы остались тут с тремястами людей и почти с таким же количеством собак. И конечно с вождем Кузнечиков. Пока еще фермеры этого не знают. И я хочу, Нимми, чтобы ты отправился в город и передал им предложение о мире. Предложи им мир от моего имени. От имени папы.
— Чтобы они не успели узнать, что наших сил стало меньше, — насмешливо сказал Чернозуб.
— Ну да! Надень кардинальскую шляпу и облачение. Я дам тебе папский штандарт.
— Меня пристрелят, не успев разобраться.
— Прикрепи его на флагшток, — сказал Вушин.
По выражению глаз желтокожего воина Чернозуб видел, что Топор даже не допускает мысли об отказе от этой миссии. Он решил согласиться. В любом случае ему было интересно увидеть город, и он смертельно устал от кастрюль и сковородок. Ну и что, если его убьют? Разве он не ждет, что рано или поздно это случится?
— Ты выглядишь очень больным, кардинал Нимми, — сказал Вушин, смягчившись. — Скажи фермерам, что мы не причиним им зла. Мы хотим все решить миром. Их бросила империя, но не Христов наместник.
— И не упоминать при них, что у наместника Христа не более трехсот человек и столько же собак, — сказал Чернозуб.
— Я не обращу внимания на твою непочтительность, ибо она никогда не была помехой твоему призванию. В самом деле, Нимми, порой я думаю, что это твоя сущность. Надеюсь, что ради твоего же блага она не станет твоей опорой. Так что лучше отправляйся в путь. Это необходимо сделать сегодня. Или по крайней мере попытаться.
— Мне придется идти пешком?
— У Элтура Брама есть белый мул, которого ты можешь взять, — сказал Коричневый Пони. — И да пребудет с тобой Господь, Нимми.
Он перекрестил Чернозуба и позволил ему поцеловать кольцо.
Тысячу лет назад в этой болотистой низине была скоростная автотрасса, которая теперь стала проселочной дорогой. Травянистое покрытие прорезали глубокие следы от колес фургонов. Кто знал, сколько лет эта «дверь прерий» стрелой врезалась в лес и шла к городу — или же, подумал Чернозуб, она указывала другой путь? Хотя монах никогда особо не утруждал себя мыслями о намерениях папы вернуть свой престол в Новый Рим, Святой Город все же стал являться ему во снах. Он возникал в лихорадочном жару. В сонном забытьи он маячил на далеком горизонте, как маленькая пологая гора. Насколько разительно отличалась реальность! Горизонта вообще не было. Дорога шла прямиком между деревьями и мимо руин, представлявших собой земляные холмики с ямами, из которых были извлечены мины; часть из них была забаррикадирована в тех местах, где какие-то убогие создания использовали как укрытия сохранившиеся подвалы и разминированные комнаты. Фермы, которые жались к городу, тут были поменьше, часто представляя собой клочок земли, засаженный овощами, рядом с ним стояли одно или два разрушенных здания или же сараи, где раньше держали свиней и цыплят.
И когда Чернозуб расстался с надеждами увидеть Новый Рим, когда он меньше всего предполагал, что наконец доберется до него, дорога взбежала на небольшое возвышение — и он увидел его, город, который именно таким и возникал в его снах.
— Тпру! — повторять Чернозубу не пришлось — едва он вскарабкался на белого мула, тот двинулся в путь и остановился, стоило Чернозубу сползти с седла. Мул тут же уткнулся носом в гнилой кочан капусты, валяющийся на обочине. Тут им пришлось повернуть: дорога под углом спускалась с последнего холма, за которым лежала долина Грейт-Ривер, или Мисспи, как ее тут называли.
Реку Чернозуб не видел, но вдали его взгляду открылись высокие пилоны того, что некогда было мостом; на другой стороне он видел очертания невысоких, поросших деревьями возвышенностей — они были словно зеркальным отражением того холма, на котором он стоял. А между ними, заросшие кустарником, высились острозубые осколки башен, точно такие, какими он видел их во сне. Новый Рим.
