==нет== Борис Зеленский. Черные мысли о бренности сущего хороши тем, что имеют обыкновение прекращать генерироваться, как только устраняется угроза генератору, стр. 599–616
текст отсутствует
Юлий Буркин. День, как день, шизафрень
Рассказ Сергея Чучалина на тему «Как я провел каникулы»
… Но я, я хочу играть
С серым зайцем в домино,
Я не хочу узнать
Абсолютно, абсолютно ничего…
Из песни «В полусне»
1
Короче, у меня есть младшая сестрёнка, сейчас ей шестнадцать, то есть, меня она младше на девять лет. А когда ей исполнилось только двенадцать, она ни с того ни с сего заявила предкам, что хочет жить самостоятельно. Родители были категорически против, но надо знать Лёльку: она подала на развод.
Потому она такая и упрямая, что вся в отца: он ещё более основательно уперся рогами в землю и отказал ей в содержании. Так что развод бы ей не зарегистрировали, если бы не я. Она уговорила меня оформить опекунство. Плакала, я не выдержал и согласился. А отец после этого со мной почти год не разговаривал.
Почему она ушла из дома, кто ее обидел? Да никто. Если бы предки не воспротивились и не лишили ее содержания, все было бы нормально: пожила бы месяц-другой в одиночестве и вернулась бы от скуки домой. А так — обратной дороги ей уже не было. Развод есть развод… Да еще со скандалом.
Догадываюсь, что некая опосредованная причина все-таки была. Само собой — несчастная любовь. Что-то кому-то она хотела доказать. Ну, а потом это уже стало делом принципа. Я ее в этом демарше не одобрял, но еще меньше я хотел, чтобы ее «обломали», сделали «шелковой», чтобы раз и навсегда отбили охоту быть независимой. Потому и помог.
Сперва свои опекунские функции я исполнял достаточно исправно: не только оформил автоматический перевод на ее счет положенных по закону тридцати трех процентов от своих доходов (после вычета коммунальных платежей и расходов на недвижимость), но и заходил два-три раза в неделю в гости. Но потом на меня свалилась слава.
Чуть раньше я помирился с отцом, а вот помирить их с Лёлькой уже не успел: началась такая катавасия, что стало просто не до чего. Но вроде бы всё стабилизировалось, и за сестру я особенно уже не переживал. Девка с норовом, но самостоятельная, сама разберется. Чего хотела — свободы — она добилась. И на меня ей грех жаловаться: она сделала удачный выбор опекуна и обеспечена на всю жизнь…
И вот, впервые за столько времени, у меня выдалось свободное время. Наше обожаемое руководство услышав, наконец, наши мольбы и стоны, объявило каникулы. День на третий, отдышавшись, я звякнул Лёльке, но наткнулся на её навороченный ДУРдом, который сообщил мне, что хозяйка уехала на отдых, и никаких мобильных средств связи с собой принципиально не взяла. Это было так похоже на мою сестричку, что я ни капельки не удивился и не забеспокоился. Почему я понял, что Дом навороченный, так это по тому, как он со мной разговаривал:
— Я являюсь одновременно и полномочным поверенным в делах Елены Васильевны, и, если вы пожелаете, дам вам любую не закрытую ею самой о ней информацию. Вплоть до настроений и мечтаний. Тем более что вы, Сергей Васильевич, значитесь в ее личном реестре под номером один, и от вас закрытой информации почти нет.
Было лестно узнать, что мой статус в её табеле о рангах так высок, но вести задушевные беседы с сестрёнкой через полномочный поверенный ДУРдом мне показалось всё-таки нелепым. И я оставил ей сообщение. Сказал в экран:
— Лёлька, я дома, у меня каникулы. Как вернешься, выйди на меня. Я тебя люблю. — Помахал рукой и послал воздушный поцелуй.
Потом у меня случился небольшой скоропостижный роман, и я слегка потерял счет времени. Потом нас отозвали с каникул на одиночный, но безумно дорогой концерт в Мельбурне, и все мы только чудом не погибли там в гостиничном пожаре, а Петруччио приобрёл себе не совсем обычную подругу жизни по имени Ева. Потом, наконец, я вернулся домой, и мой Дом передал мне кое-какие сообщения. В том числе и от Лёльки.
Она сидела на диване, забравшись на него с ногами. Она была красивее всех девушек в мире, а уж я-то их повидал неслыханное множество. И совсем уже взрослая. Наши семейно-фирменные здоровенные губы, которые делают меня слегка придурковатым на вид, ей придают трогательность и невероятную сексуальность. (Фрейд, отстань!)
Когда она успела стать взрослой? Как-то это проскочило мимо меня, хотя время от времени мы с ней все-таки связывались. Поздравляли, например, друг друга с праздниками и различными победами: она меня — с успешными концертами, я ее — со сдачами тех или иных экзаменов (еще до окончания школы она поступила одновременно в два вуза — философский и художественный).
— Привет, Сережа, — сказала она. — Очень жалко, что мы не увиделись. А теперь уже не увидимся никогда. Но ты не пугайся. Всё хорошо. Я жива, здорова и счастлива. Просто я уезжаю. Навсегда. Но куда — сказать не могу. Это тайна. Так что прощай. Я тобой горжусь. Ты самый лучший брат в мире.
И стереоэкран погас. А я сидел перед ним с отвисшей челюстью, и ощущение у меня было такое, словно у меня стащили сердце.
2
Во-первых, я сразу подумал о том, что все она врет: никуда она не уезжает, а собирается покончить с собой. Потому что куда бы человек ни уезжал, он не станет говорить: «Не увидимся никогда». Почему? Да потому что нет на этом свете таких далеких мест, чтобы не было возможности увидеться. Такие места есть только на том свете.
Во-вторых, я подумал, что во всем виноват однозначно я. Девочка проблемная, это с самого начала было ясно. А в шестнадцать и у обычных-то людей шарики за ролики заезжают. Если она кому-то и доверяла, то только мне. Был бы я рядом, я бы уж точно знал, что с ней творится. А я ее бросил, конкретно откупился… Впрочем, возможно, она доверяла мне как раз потому, что я не лез в её дела.
В-третьих… И только в-третьих я подумал: «Может быть, еще не поздно?!» И тут же пришел в неописуемое волнение. Я попытался связаться с ней или хотя бы с ее Домом, но выяснил только, что абонент снят с регистрации. Я позвонил родителям, наткнулся на отца и сходу выпалил:
— Лёлька не у вас?!
Он вздрогнул и посмотрел на меня так, словно я дал ему пощечину. Разговоры о ней между нами табуированы. Я не стал объяснять, что сейчас случай особый и сразу же отключился. Не хватало еще, чтобы её полезли предки искать. Или, еще хуже, чтобы отец сказал: «Я так и знал, что этим кончится. Всё к тому и шло…»
Впрочем, я явно не с того начал. Я вернулся к Лёлькиному сообщению, и выяснил, что запись сделана… Сегодня утром! Значит, вполне вероятно, что она еще жива. И, кстати, зачем ей понадобилось снимать себя с регистрации? Скрупулезная подготовка к суициду с приведением в порядок дел и раздачей долгов не свойственна подросткам.
