Если же принять за основу новые времена, то придем к большим войнам во времени. Стратегическая задача при этом окружить противника со стороны будущего и спихнуть его на дно развития, в прошлое, то есть снова начинается регресс. У кого в руках время, у того и власть. Следовательно, за это и будет вестись борьба, усиленная открытием новых тактик нападения и защиты во временном измерении.
— Выходит, что обратимое время-и-это источник несчастий, а не блага? — сказал озабоченный Ипполип. — А нельзя ли это как-нибудь поправить?
— Мы пытались ограничить движение во времени демпферами ускорения и другими предохранителями, государь, — ответил Трурль, — но тогда первой целью заинтересованных лиц становится ликвидация этих ограничений.
— Ну, хорошо, а если взять цивилизацию с богатой духовной культурой, с высоким этическим уровнем, либеральную, гуманную и плюралистическую?
— Такую мы легко можем запрограммировать, Ваше Величество, — сказал Клапауций. — Мы не делали этого, считая, что это тоже ничего не даст, но если такова королевская воля, то прошу взглянуть!.. Трурль!
Трурль быстро нажал на какие-то клавиши, переставил несколько вилок, подкрутил усилитель и вздохнул:
— Готово. Включаю.
— Какая матрица?
— Время как функция изменения гравитационной постоянной.
Свет упал на алебастровые плиты. Трурль сфокусировал изображение…
Кресслин наклонился над столом.
— Это она? — спросил он, глядя на серию моментальных снимков.
— Да, — генерал машинально подтянул брюки, — Севинна Моррибонд. Ты ее узнал?
— Нет, тогда ей было десять лет.
— Запомни, она не сообщит тебе никаких технических подробностей. Ты должен только узнать у нее, есть: у них хронда или нет. И находится ли она в оперативной готовности.
— А она это знает? Вы уверены?
— Да. Он не болтун, но от нее не держит секретов. Он на все готов, чтоб ее удержать. Ведь почти тридцать лет разницы.
— Она его любит?
— Не думаю. Скорее, он ей импонирует. Ты из тех же мест, что и она. Это хорошо. Воспоминания детства. Но не слишком нажимай. Я рекомендовал бы сдержанность, мужское обаяние. Ты это умеешь.
Кресслин молчал, его сосредоточенное лицо напоминало лицо хирурга над операционным полем.
— Заброска сегодня?
— Сейчас. Каждый час дорог.
— А у нас есть оперативная хронда?
Генерал нетерпеливо крякнул.
— Этого я тебе сказать не могу, и ты хорошо это знаешь. Пока существует равновесие, они не знают, есть ли хронда у нас, а мы — есть ли у них. Если тебя поймают…
— Выпустят мне кишки, чтобы дознаться?
— Сам понимаешь.
Кресслин выпрямился, словно уже выучил на память лицо женщины на фотографии.
— Я готов.
— Помни о стакане.
Кресслин не ответил. Он не слышал слов генерала. Из-под металлических абажуров на зеленое сукно стола лился яркий свет электрических ламп. Двери резко распахнулись. Вбежал адъютант с бумажной лентой в руке, на ходу застегивая мундир.
— Генерал, концентрация вокруг Хасси и Депинга. Перекрыли все дороги.
— Сейчас. Кресслин, задание ясно?
— Да.
— Желаю успеха…
Лифт остановился. Дерн отъехал в сторону и снова стал на место. К запаху мокрых листьев примешивался и почти приятный щекочущий запах азотистых соединений. «Прогревают первую ступень», — подумал он. Карманные фонарики выхватили из мрака ячейки маскировочной сетки.
— Анаколуф?
— Авокадо!
— Прошу за мной.
Он шел в потемках за коренастым бритоголовым офицером. Черная тень вертолета открылась во мраке, как пасть.
— Долго лететь?
— Семь минут.
Ночной жук взвился, гудя спланировал, винт его еще вращался, а Кресслин уже стоял на земле, невидимая трава стегала его по ногам, взметаемая механическим ветром.
— К ракете.
— Есть к ракете, но я ничего не вижу.
— Я поведу вас за руку (женский голос). Вот тут смокинг, прошу переодеться. Потом наденете эту оболочку.
— На ноги тоже?
— Да. Носки и лакированные туфли в этом футляре.
— Прыгать буду босиком?
— Нет, в этих чулках. Потом свернете их вместе с парашютом. Запомнили?
— Да.
Он отпустил эту маленькую крепкую женскую руку. Переодевался в темноте. Золотой квадрат… Портсигар? Нет, зажигалка. Блеснула полоска света.
— Кресслин?
— Я.
— Готовы?
— Готов.
— В ракету, за мной!
— Есть в ракету.
Один только резкий луч освещал серебристую алюминиевую лестницу. Ее верх тонул во мраке — казалось, что он должен был идти к звездам пешком. Открылся люк. Он лег навзничь. Его блестящий пластиковый кокон шелестел, прилипал к его одежде, к рукам.
— 30, 29, 28, 27, 26, 25, 24, 23, 22, 21, 20. Внимание, 20 до нуля, 16, 15, 14, 13, 12, 11, внимание, через 6–7 секунд старт, четыре, три, два, один, ноль.
Он ожидал грохота, и тот, который вознес его, показался ему слабым. Зеркальный пластик расправлялся на нем как живой. Вот дьявол, рот затягивает! С трудом он отпихнул назойливую пленку, перевел дух.
— Внимание, пассажир, 45 секунд до вершины баллистической. Начинать отсчет?
— Нет, с десяти, пожалуйста.
— Хорошо. Внимание, пассажир, апогей баллистической. Четыре слоя облаков, цирростратус и циррокумулюс. Под последним видимость 600. На красный включаю эжектор. Парашют?
— Спасибо, в порядке.
— Внимание, пассажир, вторая ветвь баллистической, первый слой облаков, цирростратус, второй слой облаков. Температура минус 44, на земле плюс 18. Внимание, пятнадцать до выброски. Наклонение к цели ноль на сто, боковое отклонение в норме, ветер норд-норд-вест, шесть метров в секунду, видимость 600 — хорошая. Внимание, желаю успеха! Выброс!
— До свидания, — произнес он, чувствуя всю гротескность этих слов, сказанных человеку, которого он никогда не видел и не увидит.
Он выпал во мрак, его выстрелило в твердый от скорости воздух. Свистело в ушах, он закувыркался, и тут же его с легким треском подхватило и подтянуло высоко кверху, словно кто-то выловил его из мрака невидимым сачком. Он взглянул вверх — купол парашюта был неразличим. Чистая работа!
Он опускался, не чувствуя быстроты падения, что-то завиднелось под ногами. Так светло? Черт, только бы не озерко! Один шанс на тысячу, но кто знает?..
До него донесся мерный легкий шум, когда он коснулся ногами волнующейся поверхности. Это была пшеница. Он нырнул в нее, его накрыла чаша парашюта. Согнувшись, он отстегнул ранец, начал сворачивать странный волокнистый материал, на ощупь похожий на паутину. Он все скручивал и скручивал его, это было труднее всего, и на это ушла масса времени, пожалуй, около получаса. Во всяком случае, в хронограмму уложился. Надеть сейчас лаковые туфли или нет? Лучше сейчас обуться, пластик отражает свет. Он начал рвать на себе оболочку, тонкую, как целлофан, как будто сам себя распаковывал. Вот и сверток, ночной презент. Лаковые туфли, платок, ножик, визитные карточки…
