Рисовальная школа в Феодосии за последнюю сотню лет потеряла немного, писали мастера здорово, в особенности пейзажи и натюрморты. Разнообразие не поощрялось, но заурядными картины тоже не выглядели – то там то здесь вспыхивали искры подлинного таланта. Но, увы, не у всех.
Тощая и угрюмая, словно помоечная ворона, девочка-портретистка рисовала прескверно. Жесткий штрих рвал бумагу, гуляли пропорции, уныние так и ползло с листа. Две-три готовые работы не годились даже для пляжных кафе. Исцарапанный грязный мольберт внушал жалость, бумагу, похоже, дергали из альбома, обкусанные карандаши брали в ближайшем киоске «Союзпечати». На глазах у скрипача расфуфыренная дама профсоюзного вида скривилась, разглядев свой портрет, и наотрез отказалась платить. Хмурая девочка ничего не сказала нахалке, только сильнее съежилась на своем переносном стульчике. Ей было стыдно и гадко, однако она продолжала сидеть, поглядывая на проходящих туристов голодным взглядом. Совсем школьница, хорошо, если пятнадцать стукнуло. Школу небось не кончила, а думает, что художник. Думает? Что ж. Когда беспризорник Митяй ошивался на набережной, он смотрелся не лучше.
До «Эрмитажа» – десять минут на такси. Если у девочки есть талант, подарок поможет ей встать на ноги – недаром Столярский давал дорогие скрипки даже самым тупым новичкам. Если таланта нет, пусть хотя бы порисует хорошими красками. Почувствует себя человеком.
Бойкая молодящаяся продавщица удивилась заказу, но честно выполнила его. Все, что может потребоваться для занятий искусством, – карандаши «Кохинор», мягкий ластик, папка с шероховатой, плотной бумагой, блокнот для набросков, набор угольков, пылящий сквозь коробку. Коробка акварели в серебряных фантиках, словно конфеты, знакомая надпись «Ленинград» – города уже нет, а краски еще продают. Тюбики масла, баночка растворителя, пестрые стерженьки пастели. Кисточки какие желаете – колонок, соболь, белка? Нужен ли вам этюдник? С вас… понимаю, серьезная сумма. Убрать что-нибудь? Благодарю, заходите еще, дорогой вы наш человек.
…Скрипач отпустил машину и медленно поднялся вверх по Галерейной. Скрипичный футляр казался ему тяжелей обычного, увесистый желтый ящик, забитый доверху, оттягивал плечо неудобным жестким ремнем, папка все норовила упасть на асфальт. У музея Грина Бориспольский остановился, глотнул воды из заботливо припасенной бутылочки. Он был потен, как мышь, но присесть отдохнуть было негде. Деревянные скамьи заняли самостийные экскурсоводы, обещая прогулки на море, в горах и по самым таинственным уголкам Крыма. Между жухлых деревьев ютился лоток с книгами, облепленный покупателями. Какой-то восторженный мальчик в джинсах взял светлый томик, раскрыл, не глядя, и тут же прочел подруге: когда для человека главное – получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо. С оборотной стороны томика хмурилась фотография – писатель с мятым лицом и большими, как у грузчика, кулаками.
«Глупство какое, – улыбнулся старый скрипач. – Делать чудеса – все равно что делать детей, – никогда ведь не знаешь, получится или нет».
Александр Денисов
Сказка про рай тоннельного типа
Не так давно жил на свете мудрец со своей молодою женой.
И родила она однажды четырех сыновей. Оказались они близнецами, похожими друг на друга, как две… Нет, как четыре капли воды! Все в тятеньку – любознательные да смышленые.
Мудрый отец нарадоваться на них не мог. Покуда жив был, обучал сыновей уму-разуму, а как дух испустил, разбрелись они по свету счастья искать да правде учиться. Один на запад отправился, другой – на восток, третий – на юг, а четвертый – на север.
Много лет с той поры миновало: братья выучились и стали людьми уважаемыми. Сотни простых мирян в поисках истины приходили к ним за советом. Первый брат стал на западе Пастором. Второй на юге – Муллою. Третий – Настоятелем буддийского храма на дальнем востоке. А четвертому на севере присудили ученое звание Профессора биологии.
Десятилетия минули, и повстречались поседевшие братья вновь на родной земле. Из-за горя-горького – из-за смерти матери.
На обряде погребения средь мужей, что служат Богу, распрей не было. Каждый брат-священнослужитель слово брал: один молитву прочел, второй сутру спел, третий изрек речь прощальную.
Лишь Профессор биологии говорить не стал. Да оно, пожалуй, и к лучшему: он гельминтов изучал – червей глистных. Ни к чему оно на скорбной церемонии.
С похорон брели братья грустные. И погода вместе с ними закручинилась – проливной грозой разрыдалася. Через холм и через дождь путь в село лежал, только братья так туда и не добралися.
На холме, на самой его маковке все сложили они мудрые головушки. От удара грома внезапного, что несет с собой нещадную молнию.
Зашагнув за порог жизни бренной, очутились братья во тьме непроглядной. То посмертное небытие их окутало: нет ни верха, ни низа, ни света в нем. Да и тел-то нет – будто не было! Лишь бесплотные голоса братьев ободрять друг друга пыталися:
– Не падайте духом! Священный Коран учит: «Не видел того глаз, не слышало ухо, не приходило то на сердце человеку, что уготовил Аллах любящим Его».
– И то верно, брат Мулла. Ибо сказано в Святом Писании: «Неисповедимы пути Господни. На все воля Божия».
– Вот увидите, братья: земной мир – это детский манежик по сравнению с Колесом Сансары. Мы были личинками и рассуждали в рамках личиночного состояния.
Только Профессор биологии ничего не сказал, хоть и разбирался в личинках получше многих. А может, он оттого промолчал, что при жизни считал себя неверующим?
Скоро сказка сказывается, да не скоро Высший Суд вершится. Был братьям голос нежный ангельский, словно из ниоткуда:
– Вас приветствует загробный коллектор. Благодарим за проявленное терпение. К сожалению, сейчас все двенадцать триллионов линий заняты. Вы находитесь в режиме ожидания.
Ваша очередь между кланом разумных головоногих, чей корабль сгорел в короносфере Альдебарана, и электронным вирусом, совершившим ритуальный суицид в несвойственной ему операционной системе.
Пожалуйста, ожидайте вызова Куратора-Распределятора. Еще раз благодарим вас за понимание.
Долго ли, коротко ли ждать пришлось – про то нам неведомо, да только подошел, наконец, и братьев черед. И предстали они пред лицом своего Куратора: справедливого Куратора-Распределятора.
