А позднее ему придется лишиться и матери.
В ночь твоего зачатия - ибо тот, о ком сказано в стихе, это ты, Джек, - Король тихонько спустился ко мне на кухню. Мы предавались любви в темном углу, где обыкновенно обедали камеристки. Позже я открыла ставни, чтобы впустить свежий воздух, - и увидела, как одна из звезд на небе расплелась надвое и упала на землю. Тогда я поняла, что пророчество начало сбываться.
Как только Король ушел, в кухню спустился Кроп. Баралис послал его за едой и питьем, и он встретился с Королем на лестнице. Я упросила Кропа не говорить хозяину о том, что он видел. Он нехотя согласился, но с тех пор мы с ним стали друзьями.
С той ночи я больше не виделась с Королем. Уверившись в своей беременности, я отказалась от места камеристки и взялась за самую черную работу, какая была в Замке. Став выгребальщицей золы, я никогда не покидала кухни, а потому и с Королем встретиться не могла. Я не хотела, чтобы он знал, что я ношу его дитя.
Позже выяснилось, что я могла бы и не делать этого. Через два месяца Королева объявила, что ждет ребенкаa, и Король заново влюбился в нее. Он не делал никаких попыток встретиться со мной. Я немного погрустила - но пророчество владело мною, и моя жизнь больше не принадлежала мне.
Королева и я родили в один день. Узнав, что она тоже родила сына, я вспомнила ту звезду. Два осколка, два зачатия, два рождения.
Шли годы, ты подрастал, и моя любовь к тебе превзошла все мои ожидания. Пророчество казалось мне куда менее важным, я порой вовсе не вспоминала о нем. Но вот я сделалась больна. Как будто сам Марод тронул меня за плечо и сказал: "Доведи то, что начала". Я не принимала лекарств, которые давали мне доктора, - ведь для того, чтобы пророчество сбылось, я должна была уйти из твоей жизни. Это было самое тяжелое решение из всех, которые мне доводилось принимать, - но пророчество жило своей собственном жизнью, и, если бы я воспротивилась ему тогда, позже оно все равно унесло бы меня, притом без предупреждения.
По мере того как силы мои убывали, я стала думать, что совершила ужасную ошибку. По моей вине ты вошел в жизнь с тяжелым грузом. Я и пророчество - мы оба сделали тебя слепым орудием судьбы. Потому-то я ничего и не сказала тебе перед смертью. Я не хотела, чтобы слова Марода правили твоей жизнью. Я решила дать тебе случай самому выбрать свою судьбу.
Я написала это письмо и отдала его Кропу с наказом передать письмо тебе лишь в том случае, если Ларн падет: если это сбудется, оно объяснит тебе все, если нет - ты проведешь жизнь в блаженном неведении.
Прости меня, Джек. Пророчество требует от тебя большего, чем разрушение Ларна. Теперь, когда я лежу здесь, теряя силы и способность мыслить, я охотно помогла бы тебе, если б смогла.
Любовь моя всегда будет с тобой.
Анеска.
Джек прислонился к деревянному столбу и медленно сполз на пол. Он уронил письмо на колени и закрыл глаза. Темнота была нежной, словно подбитая бархатом перчатка. Сколького же он не знал!
Они с Мелли были в том охотничьем домике. Он держал в руках ту Книгу Марода и прочел выпавшее из нее письмо. Письмо, так и не полученное матерью, со словами прощания, о которых она так и не узнала. Джек покачал головой. Перед ним открывалось многое, он же был слеп.
И ничего не понимал. Он думал, что мать отказывалась от лечения потому, что жизнь опостылела ей. Теперь он узнал правду, и старая боль сменилась новой. Мать умерла потому, что думала, что пророчество требует этого от нее. В страхе и боли, не смея довериться никому, она отвергала всякую помощь, ибо не желала противиться судьбе.
В горле у Джека встал комок. Он не понимал этого - и многого другого.
Всю свою жизнь он думал, что отец бросил его, незаконного и нежеланного сына. Теперь оказалось, что отец вовсе не знал о его существовании - не знал даже, что мать беременна. Мать скрывала все с самого начала.
Джек подтянул колени к груди и опустил на них голову. Можно ли винить человека, не знавшего, что у него есть сын? Джек прочел письмо, которое отец написал матери: Лескет был не тот человек, чтобы отказаться от дорогой ему женщины. Это она отказалась от него.
Гнев, снедавший Джека всю жизнь, понемногу рассеивался. Ненависть, с которой Джек так сжился, что почти не сознавал ее присутствия, потихоньку покидала его. Он вспомнил, что говорил ему Фальк о своем отце: "Он оказался самым обыкновенным человеком - не злым, не коварным, не заслуживающим кары". Джеку очень хотелось поверить в эти слова - теперь он в них поверил.
Отец его не был бессердечным извергом, бросившим родное дитя. Он ничего не ведал о рождении сына.
Джек встал. Место ушедшего гнева заняло в нем стремление к цели. Он чувствовал себя сильным, и мысли его были ясны.
Теперь он знал все: откуда он взялся, кто его родители, что он должен делать и почему. То, что он оказался побочным сыном короля, ничего не значит. Главное, что он наконец узнал правду.
Он хотел поблагодарить Кропа еще раз, но великан уже исчез. Джека это не удивило: больше всех на свете Кроп предан Баралису.
Джек нащупал в сапоге запасной нож. Тот был на месте, между подкладкой и лодыжкой. Джек достал его и развернул замотанный в полотно клинок. Нож, несмотря на все передряги, остался острым. Джек улыбнулся. Пришла пора осуществить пророчество Марода.
XXXVI
Тьма - вот все, что осталось ему. Мир света стал недосягаем.
Он сидел в самом сердце мрака с ободранными, кровоточащими руками. Больше ему не дано очиститься. Скверна, прежде пятнавшая только кожу, прошла внутрь. Теперь она пронизывает все: кожу, ткани и кровь. Меллиандра бежала и унесла с собой его единственную надежду на спасение. Ему суждено жить в мире, полном скверны и кошмаров.
Со времени ее бегства он ничего не ел и не пил. Даже облатки с ивишем остались нераспечатанными. Он не мог себя заставить взять в рот то, чего касались чужие голые руки.
Голова его сделалась ясной как никогда, и он словно ждал кого-то чьего-то пришествия, равного пришествию божества. Пусть приходит, лениво думал он. Мужчин он не боялся. Женщина - вот клинок, разящий наповал.
Переместившись на сиденье, застланное шелковым плащом, Кайлок поднес к губам ободранный палец. Палец отдавал запахом матери. Даже умершая, она продолжает медленно разлагать его плоть. Все пути ведут к ней. Его жизнь была запятнана с самого начала: сперва его вынашивали в чреве, где разило борделем, затем отдали кормилице, потому что у шлюхи не было молока. Он был обречен изначально. Характер передается сыну от матери, и он стал таким же, как она, получив в наследство все ее грехи.
За это, как всегда, расплатятся другие. Не будь он королем по праву рождения, он стал бы им по праву крови.
