Трамбле. Тьма, кромешная, непостижимая, откуда все вышло и куда все уйдет…
О'Коннор. Да, сын мой, теперь ты видишь форму в бесформенном, смысл в бессмыслице, источник жизни есть смерть, всякий свет гаснет с наступлением ночи. Абсолюта.
Трамбле. Бога?
О'Коннор. Бог – это свет, и мы отвергаем его жгучую яркость.
Трамбле. Нет, нет, нет СВЕТ ТВОРЕНИЕ ЖИЗНЬ РОСТ РАЗЛИЧИЕ УСЛОЖНЕНИЕ МЫШЛЕНИЕ СОПРИЧАСТНОСТЬ ЕДИНСТВО СВЕТ…
О'Коннор. Подделка, жестокая шутка, розыгрыш – они ведут лишь к боли. Бог приносит нам боль, мы рождены в ней, живем и умрем в ней. Бог заботится о своих творениях, делает так, чтобы всякий рост был неизбежно сопряжен с болью. Но есть тайный путь, я его знаю и делюсь с теми, кого люблю. Мы не создаем, а разрушаем, чернота дана нам по праву рождения, наша Черная Мать с огромным пустым животом, который вбирает нас… нам-дам-там-там-нам-дам-дам-там-нам… до полного изничтожения.
Трамбле. Papa, papa, я не понимаю, я боюсь черноты!
О'Коннор. Она страшна, лишь когда облетишь ее, а стоит погрузиться в нее – и ты выучишься любить черноту.
Трамбле. Но как?
О'Коннор. Под сомкнутыми веками создай свою собственную черноту, следуй за мной, держись левой стороны, это старый забытый путь… Болезненный свет разлагает, а ты следуй за мной в черноту, и мы вместе познаем миг нетленной красоты, совершенства, счастья без границ. Все дороги ведут в пустоту.
Трамбле. Я понимаю. Это истина. Я устал от боли. Покажи мне. Покажи, Papa!
О'Коннор. Идем.
О'Коннор. Джерри? Ты меня слышишь, мальчик мой? Слышишь?
Трамбле. Боже! Кир? Что случилось? Я потерял сознание?
О'Коннор. По всей вероятности. Как чувствуешь себя?
Трамбле. В голове туман. Но в целом ничего. Вот черт, опять эти сволочи с Востока завезли к нам вирус…
О'Коннор. Поедем домой. Я велю доктору Пристайну тебя осмотреть.
Трамбле. Да нет, со мной все в порядке, честное слово!.. Вернемся к делу. Вы хотели, чтобы я провел закулисные действия в отношении президента Баумгартнера. Но вы же понимаете, что вновь избранный конгрессмен от оппозиционной партии не располагает практически никаким влиянием.
О'Коннор. Ты не прав, Джерри. Он будет к тебе прислушиваться. Сделает все, чего ты хочешь, чего я хочу…
Трамбле. Вы хотите, чтобы я его принудил?
О'Коннор. Не люблю это слово. Не принудил, а убедил!.. Послание, которое ты ему передашь, крайне важно. Мы с тобой как раз его обсуждали, когда ты отключился. Помнишь? Мы хотим, чтобы Баумгартнер настаивал на утверждении антиоперантного законодательства. С Актом Бенсона покончено, но мы подготовим за кулисами другие законы, учитывающие наши интересы. Для ограничения деятельности оперантов. Кому, как не тебе, Джерри, предупредить страну об опасности, которую сулит оперантность? Ты же видел, как они строят заговоры, чтобы захватить власть… Тебе известно, к чему приводят амбиции злонамеренных умов… Известно, Джерри, не так ли?
Трамбле. Да.
О'Коннор. Президент Баумгартнер проявил излишнюю мягкотелость. Мы посадили его в Белый дом, а теперь, когда второй срок, можно сказать, у него в кармане, ублюдок начал забывать, кто его друзья, а кто враги! Он нормален, но ум его – крепкий орешек. Он был космонавтом, президентом военно-промышленной корпорации, понимаешь, Джерри? Словом, привык сам принимать решения.
Трамбле. А ваши люди с ним уже не справляются…
О'Коннор. Верно. Придется тебе им заняться. Но операцию надо провести очень тонко. Постгипнотическая суггестия, игра на полутонах и все такое. Открытое принуждение прибереги на крайний случай. У него и мысли не должно возникнуть, к чему ты ведешь. И представиться надо очень искусно. На поверхности ты либеральный демократ, ратующий за права оперантов и других меньшинств.
Трамбле. Понял.
О'Коннор. Все понял, Джерри? Весь мой план? Его правоту, величие неизбежности?..
Трамбле. Да, да, oui, oui, mon cher Papa…
О'Коннор. Вот и отлично. Бери пальто. Движение уже схлынуло, так что мы доберемся до дома без хлопот. (Нажимает кнопку связи с гаражом .) Фрэнк? Выведи, пожалуйста, мой «бентли». Благодарю.
Вашингтон, округ Колумбия, Земля
20 января 2005 года
Телохранители спецслужб расчистили ей путь, и Нелл Баумгартнер ворвалась в Ротонду Капитолия. Опоздать на вторую инаугурацию мужа! О Господи, помоги! – внутренне молилась она. Только не это… А ее новости! Как отреагирует Ллойд? Сказать ему сразу или подождать до церемонии приведения к присяге?
Агент Расмуссен, держа ее под руку, проговорил:
– Все будет в порядке, миссис Баумгартнер. Председатель суда только поднимается на трибуну. Вы успеете.
В огромном беломраморном зале ощущалась прохлада, несмотря на то что он был забит народом – членами Конгресса, сотрудниками Белого дома, влиятельными республиканцами, личными друзьями и родственниками первой четы государства. Снаружи бушевала метель, поэтому впервые с 1985 года инаугурация проходила в закрытом помещении. Именно из-за погоды первая леди задержалась в аэропорту Рейгана. Она только полчаса как приземлилась в Вашингтоне, а несколько дней провела у постели своей двухлетней внучки Аманды Дентон.
Когда они с агентом Расмуссеном достигли трибуны, сводный оркестр военно-морского флота уже гремел вовсю. Нелл внутренне собралась, глубоко вздохнула и лучезарно улыбнулась мужу. В его ответной улыбке чувствовалось облегчение. Ребенок поправится.
Она смутно сознавала, что рядом люди – вице-президент с женой, лидер сенатского большинства Бенджамин Скроуп, спикер палаты представителей Элия Скрэггс Бенсон, глава партии Джейсон Кессиди, а рядом с ним старый друг и помощник Киран О'Коннор с дочерью Шэннон и зятем – конгрессменом Трамбле. Глаза Шэннон Трамбле полны тревоги. Неужели она слышала о болезни маленькой Аманды? Нелл Баумгартнер послала и ей обезоруживающую улыбку. Но в следующую же секунду забыла о Шэннон, поскольку ей вложили в руки Библию, которую она будет держать, пока президент произносит слова присяги.
Главный судья Верховного суда торжественно выступил вперед. Президент положил левую руку на книгу, открытую на псалме номер восемь (этот самый псалом он читал много лет назад, когда впервые ступил на Луну), а правую поднял.
– Клянусь ревностно исполнять свой долг президента и по мере сил охранять и оберегать Конституцию Соединенных Штатов.
Заиграл оркестр, и президент направился к трибуне, откуда произнесет инаугурационную речь. У нее оставались какие-то секунды, а она все еще сомневалась: сказать ему или нет? Внутренний голос как будто нашептывал ей: промолчи, оставь все как есть… Но она знала, о чем собирается говорить Ллойд и не могла допустить, чтобы он произнес заготовленный текст, пребывая в неведении.
